Маршал

– Вы меня простите. Прощайте. – Мюллер протянул руку. – Может быть, когда-нибудь вы ещё откроете счет в нашем банке.

Тота с силой пожал протянутую руку и не без злости ответил:

– Отныне это будет смыслом моей жизни.

Крепкое рукопожатие Мюллеру явно не понравилось, но он всё равно учтиво улыбался:

– У вас жесткая мужская хватка… Думаю, что это очень достойная цель и вы её достигнете. Поэтому хочу исправиться и говорю «до свидания».

Оставшись наедине, Тота тут же забыл о своих мечтах открыть счет в швейцарском банке. Он лишь думал о том, рассчитался ли этот господин за кофе, или это придется сделать ему. С досадой думал и о своих ста долларах, пропавших при закрытии счета.

К удивлению Тоты, эта встреча оказала на него огромное влияние. Масса удручающих впечатлений и даже каких-то маний и сновидений стали преследовать его. И так получилось, что именно в этот период его пригласили на чеченскую свадьбу, и, конечно же, Тота должен был станцевать. И не просто станцевать, чтобы украсить торжество, но и показать пример классической лезгинки и заодно получить удовольствие и просто встряску от искрометного танца. А танцевать он умел и знал, что все будут в восторге от его танца. И он станет кумиром, хотя бы на час!.. Но нет! Он не смог танцевать. Танцами он не заработает на жизнь, не расплатится с долгами. И будучи, как многие творческие личности, очень суеверным, Тота решил, что все его беды из-за того, что он связался с этой непутевой Дадой.

…Позже, гораздо позже, вспоминая этот кошмарный период своей жизни, Тота понял, что все его беды были связаны с событиями на его Родине. Там, как болезненный гнойный нарыв, до предела накалялась обстановка, которая сулила лишь одно – войну. К ней призывали, готовились, вели. От этого боль в душе. От этого притеснения со всех сторон, потому что в России кризис, виноват враг – Чечня и чеченцы. Тота морально разбит и деморализован, и даже мать во время очередного телефонного разговора говорит:

– Что-то не нравится мне твое настроение. Что с тобой? Возьми себя в руки.

– Я за вас волнуюсь! – выдал Тота.

– За кого «нас»? – удивилась мать.

– За тебя. За тебя, – исправился Тота и следом. – Давай, как многие, уедем в Европу.

– Никуда я не уеду, – как всегда, жестко твердит мать, – и никто тебя в Европе не ждет, и никому ты там не нужен…

Но оказалось, что нужен. Как-то на кафедре Болотаев обнаружил на столе записку: «Звонила Ибмас. Просила выйти на связь». Телефон и номер гостиницы.

Тота тотчас позвонил.

– О Тота! Добрый день! – неунывающий голос Амёлы. – Мы можем встретиться?

– Конечно! – с ходу соглашается Болотаев, а сам мучительно размышляет, у кого бы попросить в долг, ведь на встречу надо идти в самую дорогую гостиницу «Метрополь», куда пригласила Ибмас на деловой ужин. Но чеченец Тота не позволит, чтобы за него заплатила женщина. Тем более что она – гостья. Однако Ибмас, как только они расположились в ресторане гостиницы, сообщила:

– Здесь за всё заплачено… Я перешла в другой банк.

– Я знаю. Встречался с Мюллером.

– О! Да? Ваш счет закрыли?.. Думаю, они поторопились. Мюллер – мой коллега, хороший парень. На меня ворчал?

– Нет, – соврал Тота.

– Ну, у нас в Европе – демократия, полная свобода слова, литературы и каждый имеет право говорить и делать то, что он хочет… Хотя мой переход в другой банк не одобряли. Очень маленький, но влиятельный банк предложил мне бóльшую зарплату. Я сообщила об этом управлению своего банка, но они никак не отреагировали. И я ушла. Я бедная, одинокая женщина, на руках у меня больная мать, и, естественно, я перешла туда, где мне больше платят. Разве я не права?

– Права, – согласился Тота, а следом согласился и с мнением, что она не такая, как все, ибо европейка стала выдавать следующие тезисы:

– Чрезмерная свобода личности, которую так провозглашают на Западе, безусловно, порождает эгоизм, что погубит человечество.

Следующая её мысль была не менее интересной:

– Толерантность – хорошо, но никто ещё не отменял естественный отбор и конкуренцию. – Говоря о жизни в Европе, она затронула вопрос об отношениях полов и нравах. – Конечно, каждый имеет право жить как хочет, но ведь нельзя это пропагандировать, навязывать, культивировать, хотя бы потому, что это ведет к импотенции и деградации строя и общества…

Чем больше они общались, тем более Болотаев поражался ею, особенно когда она сообщила:

– Боссы старого банка хотели меня проучить, дабы и остальным не повадно было. Но я была готова к этому. И у них ничего не вышло.

– А вы не боитесь?

– Нет. Потому что всё по-честному… Я думаю, что мой коллега сказал вам, что я увела клиентов. Я никого не увела, это они за мной пошли.

– Мюллер сказал, – оживился Тота, – что вы умеете договариваться с русскими.

Ибмас пожала плечами, а Тота выдал свою версию:

– Может, оттого, что очень хорошо говорите по-русски. Где вы научились?