У меня вырвался вздох, который я не могла контролировать.
— Ты должен сказать ей, Харрисон. Скажи Мари, что ты чувствуешь к ней. Жизнь слишком коротка, чтобы продолжать ждать. К черту время. У нас есть только эта секунда.
— А что насчет детектива? — Харрисон перевел взгляд на меня. — Ты влюблена в него?
Я избегала этого разговора с братом под предлогом того, что все еще злюсь из-за того, что Харрисон не рассказал мне о своих чувствах к Мари. Это было правдой, но не настоящей причиной, по которой я не хотела говорить об этом. Говоря его словами, все было сложно.
— Мама сказала мне, что вот-вот ко мне придет любовь всей моей жизни. — Я пожала плечами. — Стоун оказался тем, кто вошел в мою жизнь.
Даже под темными стеклами очков я различила, как брат сощурился.
— Чайные листья? Ты издеваешься надо мной, Ки? Ты собираешься позволить маме решать твою судьбу с помощью каких-то там чайных листьев?
— Все сложно, Харрисон.
— Мама сказала мне держаться подальше от Мари из-за чайных листьев. Если верить маме, то Мари собиралась посеять хаос в моей жизни и в жизни тех, кто меня окружал. Выражаясь ее словами, то был «эффект ряби от камня тёмно-синего цвета». Стоит ли мне ее слушать?
Я резко огляделась по сторонам. Мама никогда не говорила мне этого, и Харрисон тоже.
— Что ты ей сказал?
Он пожал плечами.
— Ничего так прямо, но я решил не слушать маму. Не верить в это. Я никогда не чувствовал ничего подобного рядом с Мари. Я только почувствовал…
Он посмотрел на меня, а затем снова перевел взгляд на дорогу.
— Любовь, — закончила я. — Ты чувствовал любовь только рядом с ней.
— Что-то вроде того.
Я
То, что Мари была мне как сестра, сильно все усложняло, особенно если Мари не испытывала того же к Харрисону.
— Кстати, что у тебя за дела с Кэшем?
Харрисон подогнал машину к обочине, припарковавшись прямо перед огромным складом, который выглядел так, словно его переделали.
— Дела?
— Ага. Ты встречалась с ним всего дважды и не скрывала своей ненависти к нему.
— Этих двух встреч было достаточно, чтобы мне хватило на две жизни. А жизнь у меня всего одна.
Харрисон снял очки, положил их на приборную панель, а затем смерил меня тяжелым взглядом.
— Я на это не куплюсь.
— Я ничего и не продаю.
— Я не
Я отвернулась к окну, не желая, чтобы Харрисон видел мои глаза. Когда я была маленькой и отказывалась разговаривать, Харрисон сказал мне, что все в порядке, что облака — это слова в моем сознании, и он может различать очертания в моих глазах, потому что они голубые, и читать мои мысли.
Раньше это заставляло меня чувствовать себя лучше, как будто кто-то там мог понять меня без слов, но на этот раз я не хотела, чтобы он видел правду. Из всех моих братьев и сестер, когда Рошин не стало, Харрисон оказался тем, кто принял участие и взял меня под свое крыло. Я не хотела лгать ему. Он этого не заслужил. Харрисон не рассказывал мне о Мари, но когда я спросила, он рассказал мне правду.
— Это мама? — спросил он. — Она сказала что-то еще? Чайные листья?
— Ты в них веришь?
Он помолчал минуту.
— В некотором смысле, да. Нам ведь прививали веру в них. Но я также верю, что то, во что мы верим, придает уверенности тому, что, по словам других людей, предназначено для нас. Я отказываюсь верить в то, что она рассказала мне о Мари. А если я отказываюсь верить, это не имеет надо мной власти.
— Власть над тобой, ха.
Я посмотрела на него, а затем снова перевела взгляд на здание. Огромный парень, обе руки которого были покрыты татуировками, вплоть до шеи, вошел в здание так, словно это место принадлежало ему.
— Кэш Келли. Имеет ли он власть над тобой?
Мой брат вздохнул.
— Он мой босс.
— Как… ты-целуешь-его-печатку-при-встрече, такой типа босс, да?
— Он не итальянец.
— Акцент вроде как прояснил это.
— Чего ты хочешь от меня, Ки? Он мой босс. И нравится тебе это или нет, но он дал мне хорошую работу, дал мне возможность съехать из мерзкой гребаной квартиры, в которой я жил до этого, дал мне машину, огромный бонус. Он дал мне шанс на жизнь. Я у него в долгу.
— Ты работаешь на него. Он платит тебе. Вот как выглядит занятость на законных основаниях. Ты ничего ему не должен, если делаешь свою работу.
— Послушай, — сказал он, и тон голоса Харрисона стал резче.