Мародер

А вот теперь начнутся дела сурьезные, толпы сколотились, по мастям народ разобрался. Начинается нормальная конкуренция. Бля, как бы мне жопу не отстрелили конкуренты эти.

Ахмет перестал выходить из Дома в одиночку и с одним АПБ — теперь на торжок его обязательно сопровождал или Витька, или Серега, с задачей внимательно пасти заднюю полусферу, и стрелять на любую движуху, хотя бы приблизительно напоминающую опасность.

В один из визитов на торжок Ахмет еще издали отметил необычное оживление.

— Глянь, Серег. Че там за кипиш?

— Метелят кого-то. Да крысу[98] поди поймали.

Подойдя поближе, Ахмет засомневался — если крысу, то не многовато ли там крыс? Вон из клубка дерущихся вылетел один с разбитой мордой, второй… Если это крысы и есть, то кого метелят сейчас? Еще одну? Навряд ли… Над густеющей толпой стоял злобный гам.

— Да прихуярьте его кто-нибудь!

— Виталь, ты ж с ружьем, мочи его!

— Да куда стрелять-то, дура?!

— Не стрелять, бараны! Там же наши!

— Вон татарин угловой пришел, с волыной! Эй, борода, ебни-ка вон того! А то тут все с дробоганами, наших еще зацепим!

Попытки выяснить, в чем, собственно, дело, ни к чему не привели — сразу несколько разбитых морд наперебой орали что-то свое, из-за боевого азарта крайне путаное и абсолютно непонятное. Кто-то кому-то перевернул прилавок, «а он ебнул, такой, а тут Вася», «а тот дрыну хватать» — короче, без пузыря не разобраться. Тем временем в туче поднятой пыли все так же топтались, вскрикивали, рычали, из тучи порой слышались полновесные плюхи. Ахмет на мгновенье замер и прислушался к миру. Нет, вмешательство неприятностями не грозило.

Ладно. Эх, жалко патроны, да хуй с ним; подзаработаем немного авторитета.

Поднял ствол и дал очередь.

При выстрелах автоматического оружия клубок драки распался, обнажив центр событий. Этим самым центром оказался здоровенный худой мужик, прижатый торговцами к забору — весь в крови, на теле остались какие-то лохмотья; видно, досталось ему не хило, но руки держит, не опускает. Ахмет с Серегой аккуратно приблизились, держа его на прицеле.

— Э, мужик. Ты че тут быкуешь?

Мужик качнулся вперед, но Серый тут же отсек два патрона в пятачок рядом с его развалившимися берцами — стой, типа, где стоишь. Мужик понял, снова привалился к забору, однако поза его продолжала выражать безнадежную дерзость.

— Тебя спрашиваю. — Ахмет поднял волыну повыше, наведя мужику в грудь.

Из толпы начали орать — давай стреляй, да хули ты с ним базаришь, и все такое.

— А ты типа тут шентшовой (центровой)? Шпра-а-ашивает он… — передразнил мужик, шамкая разбитым ртом.

— Типа. — Ахмет подвыбрал спуск, и мужик заметил это, только среагировал как-то странно: склонил голову набок, точно всматриваясь в ствол, из которого сейчас вылетит смерть.

— Ни хуя ты покрутел, шапер (сапер). Шенштштавой, шмашри ты.

— Че ты там кашляешь?

— Че, че… Манчо… Не ужнал, шапер?

— Еб тя за ногу… Жирик?

— Хуирик. Штарший лейтенант Кирюхин Игорь Штепаныч, бля, а не Ширик.

— Бля, сказал — Жирик, значит Жирик, — облегченно выдохнул Ахмет, опуская ствол. — Слышь, «не Жирик», а я ведь чуть тебя не привалил.

Мужик, точнее Жирик, тоже расслабился и сполз по забору, осев на корточки. Видно, наподдали ему хорошо, держался на одном гоноре.

Серый, не обращая внимания на кровь, щедро мажущую его чистый пуховик, поднял Жирика, Ахмет подхватил с другой стороны, и они увели его сквозь строй разочарованно галдящих торговцев. Жирику еще хватило завода обложить их мимоходом, и он радостно шепелявил им что-то матерное, брызгая кровью на Ахметову телогрейку.

— Эй, успокойся ты нах, клифта мне всего законтачил! — прикрикнул на него Ахмет. — Не, Жирик ты и есть, самый настоящий, в цвет тебя погнали…[99]

Оказалось, его выперли Нигматовские. Пока мылся да менял окровавленные тряпки, успел промеж сплошного мата объяснить, что с кем-то из помогальников зацепился, и когда почуял, что дело вплотную подошло к анонимному выстрелу в спину, свалил из Дома. Помытый, с наливными бланшами, Жирик сожрал половину ужина на четверых. Все уже давно выпили чай и закурили по второй, когда он наконец оторвался от миски.

— Та-ак, че курим-то? Ух ты. Э, хозяин, кучеряво живешь!

Закурил, блаженно откинувшись в мягкой опелевской седухе. Тут же взял вторую, прижег, кратко обрисовал канву событий: свалил от Нигмата, поджился у знакомых чертей, попытался завести бизнес на торжке — выгнал весового, но до полудня так никто выручки ему и не сделал. Потом пришел бывший весовой с какими-то козлами, ну, а дальше вы знаете. Милостиво позволил:

— А теперь вопросы, товарищи, пока я не уснул.

— А че так, в чем был, и подорвал?[100]