Марка страны Гонделупы

— Ну, что вы, — сказал Опанас, — в школе его уже нет… Я сам из школы…

— Тогда где же он? — испуганно спросил незнакомец.

— Может, он пошел прямо ко мне? Я еще не был дома… Ведь я из-за сдачи прибежал сюда…

— Какая сдача? — крикнула тетка.

— Которую он вчера в «Гастрономе» забыл, когда чай покупал… Еще он может быть у Петрика… Сейчас я его найду…

— Мы вместе пойдем искать Кирилку, — сказал незнакомец и, как был, прямо в свитере, вышел вместе с Опанасом на улицу, только на голову нахлобучил меховую шапку с длинными, до пояса, тоже меховыми ушами.

Глава двадцать четвертая. Так где же он?

Чайник кипел чуть ли не целый час, гневно выбрасывая из носика белые облачка пара. Он фыркал, пыхтел, булькал, стараясь изо всех сил напомнить о своем существовании. И нужно было окончательно оглохнуть, чтобы не слыхать этого сердитого голоса. В конце концов даже крышечка с костяной пуговкой принялась подплясывать, тоже стараясь звенеть как можно громче.

Но они ничего не слыхали. Они были слишком расстроены, чтобы обращать внимание на такие пустяки, как кипящий чайник, хотя бы этот чайник выходил из себя от злости и пускал пары, как самый настоящий паровой котел.

Они все еще так и стояли в прихожей, Петрик и мама. Петрик, как пришел из школы, в шубке и с портфелем, а мама в своем голубом кухонном переднике и с мокрым полотенцем через плечо. И они были очень взволнованные и расстроенные.

— Как ты мог? Как ты мог? — в который раз дрожащим голосом повторяла мама. — Я все понимаю, но как ты мог так сказать?

Петрик рыдал. Растирая слезы то маминым фартуком, то рукавом своей шубы, то кухонным полотенцем, всем, что попадало под руку, и захлебываясь, он говорил:

— Сам не знаю… Сам не знаю… что на меня нашло…

Он уже рассказал ей обо всем. И о том, как он на катке поссорился с Опанасом и как Опанас с Кирилкой все шептались, а с ним не хотели дружить; и как ему из-за этого стало обидно, хотя, может, он сам перед ними виноват; и как он пошел на большой переменке к Леве Михайлову поговорить о той самой марке из страны Гонделупы, а Лева с ним не захотел разговаривать, а прогнал его да еще назвал «дураком» и еще разными плохими словами; и как ему стало еще обиднее; и как он после этого плакал. А потом Кирилка стоял у доски, как пень. И что на него тоже нашло — это на Кирилку, — когда он хорошо знает таблицу на четыре. А ему, Петрику, тоже было ужасно неприятно, потому что ведь он взялся, чтобы Кирилка хорошо учился до самой весны. А уж потом все получилось так, что вспомнить стыдно. И теперь, как ему быть с Клавдией Сергеевной? И с Кирилкой? И что скажут все ребята? И Опанас?

— Уж не знаю, что мне делать, — вытирая последние слезы все тем же маминым передником, говорил Петрик.

— Неужели не знаешь? — спросила мама.

— И перед всем классом? — в свою очередь, спросил Петрик.

И он представил себе строгие глаза Клавдии Сергеевны и вообразил, как она говорит ему при всем классе: «Нет, нет, нет… таким не место в советской школе». Это ужасно! Неужели Петрик никогда больше не увидит школу?..

— Может, мы пойдем вместе? — робко произносит Петрик. — Ты и я?

— Ты разве трусишь, Петрик? — спрашивает мама и смотрит куда-то в сторону.

— Нет, я не трус, — обиженно говорит Петрик. — А если она меня не простит?

— Клавдия Сергеевна поймет и простит. И я тебе совсем не нужна, чтобы поговорить с ней.

— Она сказала, чтобы пришел папа или ты… Разве вы не пойдете? Или у папы нет времени?..

— Папа очень занят, это правда, но раз его вызывают в школу, у него время найдется. А теперь беги поскорее к Кирилке.

— К Кирилке? Зачем?

— Петрик, ты глуп! Зови его скорее к нам. Скажи, что мы очень хотим его видеть. Скажи, что вместе будем сегодня делать уроки…

— А если он не захочет?

— Захочет.

— Только я раньше поем…

— Нет, раньше сбегай за Кирилкой. Это очень полезно после школы прогуляться. А я напеку вам блинчиков с вареньем…

— По десять штук! Ой, какой я ужасно голодный!..

— Если увидишь Опанаса, тоже зови.

— А его зачем? Мы в ссоре.

— Петрик, пожалуйста, не спорь. На его долю тоже будут блинчики.

Разве маму переспоришь? У, она такая настойчивая! Но и Петрик упрям. Ему очень не хочется первому начинать; с Опанасом разговор.

— Мама, — говорит он, — как ты не понимаешь: если с человеком в ссоре, то его не зовут кушать блинчики, да еще с вареньем.

— Петрик! — строго смотрит мама.

Но в эту самую минуту чайник, который до тех пор вел себя еще более или менее прилично, прямо задохся от ярости, и мама наконец-то услыхала.

— Боже мой! — крикнула она. — Распаялся! Полностью распаялся…

Она бегом пустилась на кухню, и это было очень кстати, потому что воды в чайнике осталось совсем немного, и он действительно мог распаяться.

А Петрик, махнув рукой, пошел за Кирилкой. Спорить с мамой не было ни малейшего смысла.

Пока он шел, он все время обдумывал, как ему сказать Опанасу, с чего начать и в каких выражениях.