Марка страны Гонделупы

— Ничего не пропало. Завтра пойдем привьем оспу, а послезавтра я пойду в школу. Ведь без справки об оспе в школу все равно не примут…

Но Петрик и слушать не хотел ни о каком «завтра». Какие могут быть «завтра», если существует «сегодня», если можно совсем опоздать со школой!..

Нет. Петрик был не такой, чтобы откладывать что-нибудь на следующий день.

— Сегодня же пойдем привьем оспу, — сердито сказал он, — прямо сейчас же…

Нет. Сегодня мама не может.

— Как ты не понимаешь? — сказала она тоже сердито. — У меня есть дела. Завтра.

Нет. Петрик не мог ждать до завтра. Как мама не может этого понять! Больше откладывать невозможно.

— Тогда иди сам, — сердито сказала мама, — пожалуйста, иди, иди… Тебя никто не держит…

Петрик ушел, очень расстроенный.

Собственно говоря, этой фразой мама хотела просто от него отделаться. Ведь не пойдет же он в самом деле один без нее, да еще в поликлинику, да еще прививать оспу?! И потому она крикнула ему вдогонку:

— Клянусь тебе, Петрик, мы ничего не опоздаем и завтра!..

Но этих слов Петрик уже не слыхал. Он шагал очень решительно по главной улице заводского поселка, в ту сторону, где среди пестрого цветника стояло новое здание поликлиники.

Возле проходной он немного задержался. Там висели огромные электрические часы и великолепный градусник величиной побольше самого Петрика.

Лиловая стрелка на этом градуснике тянулась гораздо выше цифры тридцать, хотя было еще утро и часы показывали без пяти десять. Но и без градусника было ясно, какая жара! Асфальт на тротуаре размяк и продавливался даже под пяткой сандалия. А георгины — уж на что выносливые цветы — опустили вниз листочки. Все лето было невыносимо жаркое, и август не уступал июлю.

Сейчас у проходной было пусто и тихо: час обеденного перерыва еще не наступил. Только в табачном ларьке, отмахиваясь от мух, дремал знакомый старичок, у которого Петрик иногда покупал для папы папиросы «Театральные», а иногда «Казбек».

Но Петрик отлично знал, что стоит только часовой стрелке вместе с минутной очутиться на двенадцати, и все мгновенно изменится.

Петрик любил смотреть, как это бывает. Иногда он нарочно приходил встречать своего папу пораньше, чтобы увидеть все с самого начала. Как дрогнет последний раз минутная стрелка и как гудок сразу зальется громко и басисто. А из дверей проходной появятся рабочие, сначала только из ближних цехов, а потом их будет становиться все больше и больше. И тогда нужно хорошенько смотреть, чтобы не прозевать папу…

И как приятно бывает среди такой массы народа увидеть своего папу в синей заводской курточке, такого высокого и широкоплечего, всегда окруженного людьми!

— Папа, — крикнет Петрик, бросаясь наперерез и расталкивая всех локотками, — папа, я здесь!

— Петрик? — удивится папа, возьмет своей большой рукой маленькую ручку Петрика, и они, как и все, поскорее заторопятся домой, чтобы успеть помыться и закусить до конца обеденного перерыва.

От папиных рук и спецовки необыкновенно приятно пахнет машинами, железом и еще каким-то особенным заводским воздухом. И Петрик нарочно трется щекой о папину руку.

— Что ты делаешь. Петрик? — говорит папа. — У меня же руки грязные…

— Сегодня вы тоже испытывали новый станок? — спрашивает Петрик.

В голосе его невероятная гордость. Подумать только, какие серьезные заводские у них разговоры! Не всякому мальчику приходится разговаривать со своим папой о таких важных вещах.

— Конечно, — говорит папа, смотрит на Петрика и смеется одними глазами.

Но сейчас, когда на часах всего лишь без пяти десять, возле проходной делать нечего. И Петрик, еще разок взглянув на градусник, идет дальше.

Вот и поликлиника.

Без мамы страшновато входить в это большое серое здание, такое чистое и важное. Но что ж поделаешь — нужно.

Петрик глубоко вздохнул и вошел внутрь.

— Тебе, мальчик, чего? — строго спросила санитарка в белом халате.

— Мне завтра поступать в школу, — слегка краснея и очень вежливо сказал Петрик. — Где тут у вас справки на оспу?

— А где твоя мамаша? Или ты один? — удивилась санитарка.

— Один, — сказал Петрик и робко прибавил: — Что ж тут особенного?

— Какой молодец! — сказала санитарка. — Иди прямо, прямо по коридору. Шестой кабинет… Найдешь?

— Конечно, — сказал Петрик, — ведь я могу считать до тысячи.

— Какой молодец! — повторила санитарка.

И все-таки, когда этот молодец шел по коридору, сердце у него колотилось так громко, что пришлось положить ладошку на живот. Не вернуться ли ему домой?

Но глаза помимо воли отыскали на дверях кабинета цифру шесть. И рука против воли толкнула эту дверь. А ноги, уже совсем не желая того, шагнули за порог, и Петрик очутился в большой светлой комнате.

Регистраторша за столиком у дверей посмотрела на него вопросительно.

— Я один, что ж тут особенного?.. — упавшим голосом пролепетал Петрик.

— Да? — равнодушно сказала регистраторша. — Твоя фамилия? Имя? Возраст?

Немного обиженный таким холодным приемом, Петрик, сказал все, что полагается, и пошел на свободное место возле окна.

— Тебя вызовут, — сказала ему регистраторша.