Марк Аврелий

Драма развернулась в Лионе — столице Галлии, образцовом городе Империи. В 43 году до н. э. его основал помощник Цезаря Планк — сообразительный человек, угадавший стратегическое, торговое и политическое значение места у слияния Соны и Роны. Здесь сходилось несколько больших провинций, населенных примерно шестьюдесятью независимыми прежде племенами, покоренными Цезарем: Бельгийская, Лионская и Аквитанская Галлия, присоединившиеся к старой Нарбоннской. В Лионе стоял великолепный храм, возведенный Августом в Кондате, где галльский жрец приносил жертвы Риму и его императору, давшим мир беспамятному народу. О Верцингеториксе — преданном чести забияке — галлы уже не помнили. Они быстро приняли новшества римской цивилизации, сохраняя прежние превосходные ремесленные и земледельческие традиции. В целом они были лояльны Риму, где к ним очень хорошо относились. Сверх того, у Лиона были особые привилегии: там родился император Клавдий, который оказывал ему благодеяния. Вершина холма в городе была уже не военным лагерем, а увенчана белоснежным Капитолием; у его подножия, от берегов обеих рек до места их слияния, тянулись торговые кварталы. Отсюда члены могущественной корпорации лодочников везли товары, привезенные подчас с Востока, вверх по Роне и Соне до Рейна и Мозеля, где стояли всегда готовые к бою германские легионы, а также до Великобритании. А с товарами ехали, естественно, и купцы.

Купцы охотно селились близ речного порта с его складами. Составилась маленькая азиатская колония со своими нравами и обычаями, отличная и несколько отделенная от галло-римского населения, в руках которого находились все рычаги городской администрации. Провинция была так спокойна, что Рим держал в ней всего одну городскую когорту из тысячи человек. Правопорядок во всей Галлии обеспечивала местная милиция. Если бы возникли серьезные беспорядки, можно было бы тотчас вызвать легионы из Страсбурга, Бонна или из Испании. Понятно, до какой степени мифичен образ распятой и растоптанной завоевателями страны. Галлы со всем хорошо справлялись сами. Им так нравилось на родине, что они даже не считали нужным отправлять своих лучших представителей в Рим. Лион жил в материальном и интеллектуальном достатке. Правда, с некоторого времени в этом крупнейшем торговом центре Запада стали ощущаться последствия общего кризиса. Артерия Рейн — Рона уступила первенство дунайской. Общее недомогание, причины которого казались загадочными, поддерживалось и осложнениями после эпидемии, и первыми признаками инфляции. Возникло социальное напряжение, и недовольство обратилось на иноземцев, особенно на одну категорию подозрительных мигрантов.

Их было всего несколько сотен, но вместе со своими рабами — чаще всего соотечественниками — они составляли очень спаянную и предприимчивую колонию ремесленников, торговцев и менял. Имена, которые они носили, выдают греческое или ближневосточное происхождение: Понтик, Аттал, Бландина, Библис. Возглавлял их духовный вождь, которого они называли епископом, — девяностолетний старец по имени Потин, в незапамятные уже времена приехавший из Малой Азии. Все происходило очень тихо, и лионцы далеко не сразу поняли, что приютили колонию христиан. Эти люди не желали смешиваться ни с иудеями, ни с эллинами, хотя говорили по-гречески. Не всегда было понятно их происхождение и общественное положение: одни были гражданами Смирны, другие «перегринами» (оседлыми иностранцами), некоторые — римскими гражданами. Эти последние были полноправны; права других категорий были ограниченны, а некоторые (рабы) вовсе не имели прав. Галло-римское население ставило в вину христианам как раз то, что они не делали различия между рабами и свободными, а друг друга называли братьями и сестрами — как будто они, среди множества прочих тайных пороков, имели наклонность к кровосмешению.

Порог терпимости