Марк Аврелий

Язиги тоже послали послов к Марку Аврелию, но от них он решил добиваться безоговорочной капитуляции. Чтобы оправдать тяготы, которых он требовал от войска, и непопулярную в Риме войну, ему надо было к титулу Германика добавить титул Сарматика. Поэтому началась новая кампания, которая принесла не только новые жертвы, но и новые повышения. Прежде всего, ставка главного командования была перенесена из Карнунта в Сирмий на юге Паннонии (ныне Митровица), на Саве, в нескольких километрах от того места, где, приняв ее, широко разливается Дунай. За императором последовал двор. Дворец в Сирмии с его службами и канцеляриями перестроили. Туда же прибыла императрица Фаустина со всей свитой. После четырехлетней разлуки императорская чета вновь соединилась и зажила семейной жизнью — очевидно, в глубине Паннонии было безопаснее, чем на Дунае. Император находился уже не на передовой. Он увидел младшую дочку, четырехлетнюю Вибию Сабину. Вторая дочь Анния Галерия уже была там вместе с мужем Клавдием Севером, а старшая, Луцилла, сохранившая пожизненный статус императрицы, — вместе со своим принцем-консортом, неприметным и всемогущим Клавдием Помпеяном.

Преторы и легионеры 2-го Вспомогательного легиона объявили Фаустину «Матерью лагерей». Это был знак успокоения умов и сердец. Но жизнь императора, видимо, была не так спокойна: с трудом приспособившись к континентальному климату и воинской жизни, он был вынужден вновь менять привычки, в словенском городке вернуться в мир палатинских интриг. Не тогда ли были написаны самые мрачные из «Размышлений»? Взять хотя бы такую разочарованную запись: «Где живешь, там можно счастливо жить. А живешь при дворе, значит можно счастливо жить при дворе» (V, 16). Силлогизм служит примирению с действительностью. Сирмийский период, продлившийся всего год, оказался неспокойным. Капитолин говорит об упадке духа из-за потерь в войсках: «Друзья его, обеспокоенные этими потерями, уговаривали его вернуться в Рим, но он не послушал их советов». Упрям он был от природы, но такова же была и логика этой войны с ее бесконечным «еще чуть-чуть и победа».

Фаустина, конечно, приехала в Сирмий не потому, что соскучилась по мирной семейной жизни. Есть предположение, что о здоровье Марка Аврелия поползли тревожные слухи. Вскоре оказалось, что правящие круги Империи вообще чувствовали себя неважно. Неужели Дунай, который «унес жизни стольких знаменитых граждан», из-за которого приходилось на всем экономить, стал центром вселенной? «Убитым трибунам Марк Аврелий велел воздвигнуть статуи на Форуме Траяна», но римским жителям от этого было не легче. Только армия от войны получила какую-то пользу: чины стали идти очень быстро. До этого римлянам вовсе не было дела. Когда Пертинакс — сын вольноотпущенника — стал сенатором и командующим армией, повторяли стих из «Умоляющих» Еврипида: «Войны несчастной следствие несчастное». Префекта претория Бассея Руфа считали совсем неотесанным. Нет сомнения, что Марку Аврелию дорого обходилось выслушивать такие порицания, что за непреклонность он платил расстройствами организма. «Военные, — пишет Дион Кассий, — требовали у него вознаграждения, в котором он им отказывал, говоря, что ему пришлось бы дать им в награду кровь их отцов и близких, а императора могут судить только боги». Он был последним цезарем, который мог безнаказанно так говорить. Так что Марк Аврелий жил на грани смертельного риска, и не только жена его об этом тревожилась.

Беспорядки по всей Империи

Как сейсмические толчки распространяются вдоль линии континентального разлома, так и отзвуки столкновений на Дунае ощущались до самых дальних пределов Империи. Связь между германской войной и смутами, о которых в это время слышно из Британии, Африки, Армении и Египта, очевидна. Перевод действующих частей очень многих легионов на Дунай, ослабление пограничных контингентов, конечно, подтолкнули локальные агрессии. В 171 году шайки непокоренных мавров пересекли Гибралтарский пролив и разбрелись по Бетике — родной провинции правящей династии. Местным ополченцам не удавалось с ними справиться. Марку Аврелию пришлось послать туда Авфидия Викторина, который с частью сил единственного на полуострове 7-го Гальбанского легиона, стоявшего на севере, в Леоне, прогнал незваных гостей. «Геркулесовы столбы» между беспокойным Рифом и сонной Андалузией еще долго оставались слабым местом Южной Европы. На другом краю Средиземноморья, в Египте, внезапно тоже возгорелся очаг смут, который был связан с явным ослаблением римского присутствия. Дело известно под именем «восстание вуколов».