Застав Жиро уже в постели, я осталась у нее на некоторое время; мы заговорили о Риме, и я рассказала, увлеченно и жестикулируя, мои похождения в этом городе. Я останавливалась только тогда, когда смеялась, а Жиро и Мари катались от смеху в своих постелях. Несравненное трио! Я могу так смеяться только с моими грациями.
И по внезапной, если и не естественной, реакции я впала по возвращении в меланхолию. Вернулась я в полночь, с дядей и с Ниной.
Петербург выигрывает ночью. Не могу себе представить ничего великолепнее Невы, с цепью фонарей по набережным, составляющей контраст с луной и темно-синим, почти серым небом. Недостатки домов, мостовых, мостов ночью скрадываются в приятных тенях. Ширина набережных выступает во всей красоте. Шпиль Адмиралтейства теряется в небе, и в голубом тумане, окаймленном светом, виднеются купол и изящные формы Исаакиевского собора, который кажется какой-то тенью, спустившейся с неба.
Мне хотелось бы быть здесь зимой.
У меня нет ни копейки денег. Приятное положение! Дядя Степан – отличный человек, но он всегда оскорбляет мои задушевные чувства. Сегодня утром я рассердилась, но полчаса спустя уже смеялась, точно ничего и не случилось.
Здесь был доктор N., и я хотела попросить у него средства против моей простуды, но у меня не было денег, а этот господин ничего не сделает даром. Очень щекотливое положение, уверяю вас. Но я не пла́чу заранее; неприятность уже достаточно несносна тогда, когда она разыгрывается, чтобы нужно было заранее плакать.
В четыре часа Нина с тремя грациями поехала в коляске на Петергофскую станцию. Мы трое были в белом, в длинных cache-poussiere.
Поезд готовился отходить, мы сели без билетов, но нас сопровождали гвардейские офицеры, которых, без сомнения, пленило мое белое перо и красные каблуки моих граций. Вот мы и приехали; я и Жиро, как благородные военные лошади, заслышав музыку, настораживаем уши, с блестящими глазами и в радостном настроении.
Вернувшись, я застала ужин, дядю Степана и деньги, которые прислал мне дядя Александр. Я поужинала, отослала дядю и спрятала деньги.
И, странное дело, я почувствовала большую пустоту, грусть; я взглянула в зеркало – у меня были такие же глаза, как в последний вечер в Риме. Воспоминание наполнило и голову и сердце.
В тот вечер он просил меня остаться еще на один день. Я закрыла глаза и мысленно перенеслась туда.
«Я останусь, – шептала я, точно он был здесь, – я останусь для моей любви, для моего жениха, для моего дорогого! Я тебя люблю, я хочу тебя любить; ты этого не заслуживаешь – все равно, мне нравится тебя любить…»
И, пройдясь по комнате, я начала плакать перед зеркалом; слезы в небольшом количестве идут ко мне.
Раздражившись по капризу, я успокоилась от усталости и села писать, тихонько смеясь над собою.
Часто я таким образом выдумываю себе героя, роман, драму и плачу над вымыслом, как над действительностью.
Я в восхищении от Петербурга, но здесь нельзя спать: теперь уже светло – так коротки ночи.
Сегодня знаменательный вечер. Я окончательно перестаю смотреть на герцога Г. как на любимый образ. Я видела у Бергамаско портрет великого князя Владимира и не могла оторваться от этого портрета: нельзя представить себе более совершенной и приятной красоты. Жиро восхищалась вместе со мной, и мы дошли до того, что поцеловали портрет в губы. Знакомо ли вам наслаждение, которое ощущаешь, целуя портрет?
Мы поступили как истые институтки: у них мода обожать государя и великих князей; да, право, они так безупречно красивы, что в этом нет ничего удивительного. Но этот поцелуй привел меня в какую-то необъяснимую меланхолию, заставившую промечтать целый час. Я обожала герцога, когда могла бы обожать одного из русских великих князей; это глупо, но такие вещи не делаются по заказу, и я вначале смотрела на Г. как на равного мне, как на человека, предназначенного для меня. Я его забыла. Кто будет моим идолом? Никто. Я буду искать славы и
Избыток чувства выльется, как он вылился случайно, на дорогу, в пыль, но сердце не опустеет; оно будет постоянно наполняться обильными источниками, которые не иссякнут никогда в его глубине.
Где вы вычитали это, сударыня? – спросят меня. В моем уме, назойливые читатели.
И вот я свободна, я никого не люблю, но я ищу того, кого буду боготворить, я хотела бы, чтобы это было поскорее: жизнь без любви то же, что бутылка без вина. Но нужно, чтобы и вино было хорошее.
Воображение мое воспламенено; буду ли я счастливее, чем тот грязный сумасшедший, которого звали Диогеном?
Все было готово, И. простился со мной, С-вы проводили меня на станцию, как вдруг… О, досада! У нас не хватило денег – мы неверно рассчитали. Я принуждена была ждать у Нины до 7 часов вечера, пока дядя искал для меня денег в городе.