Читаем Марий и Сулла полностью

— А мы, дорогой Люций Лициний, утопим проклятое горе в вине, заглушим его песнями и музыкой, предадимся забвению в объятиях женщин!

Лукулл сжал ему со вздохом руку.

— Ты страдаешь?

— Разве я не человек?

— Ты крепок. Я никогда не видел горя на твоем лице.

Сулла усмехнулся.

— Не увидишь и теперь. Но оно здесь, вот здесь! — ударил он себя в грудь и крикнул: — Эй, Хризогон, пусть дом готовится к пиршеству! А я… я хочу взглянуть на нее последний раз…

— Но жрецы…

Злобно рассмеялся.

— Хризогон! Возьмешь с собой отряд корнелиев. Услышишь ропот жрецов или недовольство на лицах граждан — руби всем головы!

— Почему же ты, — спросил Лукулл, — не посмел ослушаться жрецов, когда заболела твоя супруга?

— Тогда были дурные предзнаменования, а теперь я не хочу вопрошать богов.

<p>XIX</p>

Год спустя Геспер примкнул к популярам, составлявшим только часть недовольных диктатором. А во главе заговора стоял бывший друг Суллы, патриций из древнего рода, консул Марк Эмилий Лепид, сторонник плебса.

Хотя запуганный народ был осторожен, боясь предательства, однако несколько десятков человек собралось у Геспера.

— Слыхали, тиран проводит романизацию Италии? — говорил Геспер, покачивая седой головою. — Он расселил колонистов на землях, отнятых у проскриптов и беглецов…

— Я сам слышал, — прервал Виллий, — как пьяный Хризогон, беседуя с Базиллом на Палатине, говорил, что большинство колонистов осело в Этрурии, Кампании и окрестностях Пренеста, а Самниум стал пустыней: Сулла приказал уничтожить самнитский народ за то, что он боролся за самостоятельность.

— Я кое-что знаю об этом, — сказал Геспер, — тиран добивается, чтобы все союзники стали римлянами и говорили на одном латинском языке. Но ты забываешь, Виллий, что этруские города Популония и Волатерры еще борются…

— Сегодня прошел слух, что они пали, — заметил один из плебеев, — и Сулла приказал вырезать всех защитников, хотя и обещал даровать им жизнь…

— О, хитрый, коварный палач! — вскричал Виллий. — Долго ль еще будем терпеть твои кровавые надругательства?

Геспер поднял руку.

— Слушайте, — вымолвил он, — нужно объединиться, быть наготове, но выступать еще рано. Мульвий пишет, что Серторий усиливается, и если он поднимет всю Иберию — ударим и мы. А сейчас тиран силен: чуть что — и полетят сотни голов… Ну, расходитесь, только тихо, поодиночке, в разные стороны…

<p>XX</p>

Враждебная деятельность Сертория беспокоила Суллу, и он послал против него проконсула Метелла Пия. Полководец твердый и храбрый, верный сторонник диктатора, Метелл отплыл в Испанию и начал военные действия, однако Серторий был неуловим — в бой не вступал, а тревожил легионы проконсула неожиданными налетами. Особенно удручал Метелла урон, наносимый неуловимой испанской конницей Мульвия, и полководец обещал за голову седоволосого префекта много золота. Мульвий появлялся всюду: и впереди, и сзади римских войск; он нападал на лагерь, производил ночной переполох и исчезал так же быстро, как и появлялся.

Метелл подробно писал Сулле о военных действиях. Диктатор хмурился, читая его эпистолы, и отвечал: «Мульвия, подлого пса, поймать и содрать с него шкуру, каковую отослать в Рим, а популяра Сертория, хитрого киклопа, казнить: выколоть оставшийся глаз, отрубить голову и доставить мне».

Вести из Сицилии были утешительнее. Помпей доносил:

«Радуйся, император! Волею бессмертных мятежники разбиты. Перпенна, покоривший Тринакрию, очистил ее и бежал. Популяры Гней Карбон и Квинт Валерий захвачены и казнены. Головы злодеев посылаю в Рим. Мамертинцы, населяющие Мессану, отказывались подчиниться моим приказаниям, ссылаясь на прежние римские законы, и я, вне себя от гнева, крикнул: „Перестанете ли вы читать законы нам, опоясанным мечами?“ Теперь они подчинились. С жителями городов и деревень я обращаюсь мягко, и меня любят. Сегодня получил указ сената и твою эпистолу с приказанием отплыть в Африку против Домиция и уже сделал распоряжение снарядить корабли (военных у меня сто двадцать, а транспортных — с хлебом, оружием, метательными машинами — восемьсот), а легионам быть готовыми к выступлению на рассвете. Управление Сицилией поручаю моему зятю Меммию. Сейчас войска на отдыхе близ Гимеры. Когда получишь мою эпистолу, я буду уже плыть в Африку. А после завоевания ее не замедлю вернуться в оберегаемый богами Рим».

Отложив письмо, Сулла задумался: «Цицерон бежал в Грецию, а Гай Юлий Цезарь — в Вифинию. Упрямый выродок! Не захотел развестись с Корнелией, дочерью Цинны, и если б не влиятельные магистраты, Цецилия Метелла, Юлия и весталки, просившие за него, голова наглеца была б уже выставлена на ростре! Глупый мальчишка! Ему не миновать грязных лап старого развратного Никомеда!»

Презрительно засмеялся.

Перейти на страницу:

Все книги серии Власть и народ

Власть и народ
Власть и народ

"Власть и народ" или "Триумвиры" это цикл романов Милия Езерского  рисующего широчайшую картину Древнего Рима. Начинает эпопею роман о борьбе братьев Тиберия и Гая Гракхов за аграрную реформу, об их трагической судьбе, воссоздает духовную атмосферу той эпохи, быт и нравы римского общества. Далее перед читателем встают Сципион Младший, разрушивший Карфаген, враждующие и непримиримые враги Марий и Сулла, соправители и противники Цезарь, Помпей и Крас...Содержание:1. Милий Викеньтевич Езерский: Гракхи 2. Милий Викентьевич Езерский: Марий и Сулла. Книга первая 3. Милий Викентьевич Езерский: Марий и Сулла. Книга вторая 4. Милий Викентьевич Езерский: Марий и Сулла. Книга третья 5. Милий Викентьевич Езерский: Триумвиры. Книга первая 6. Милий Викентьевич Езерский: Триумвиры. Книга вторая 7. Милий Викентьевич Езерский: Триумвиры. Книга третья 8. Милий Викентьевич Езерский: Конец республики

Милий Викентьевич Езерский , Милий Викеньтевич Езерский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза