Мари

В бесконечном голубом своде я едва заметил крохотную точку. Аасфогель на страже находится вне пределов человеческого зрения, но вот он заметил «мертвеца»… Опускаясь вниз, он сигнализировал своим товарищам, парившим в небе на пятьдесят миль вокруг, ибо главное у этих птиц — зрение, а не обоняние. Гриф спускался ниже и ниже, и, задолго до того, как он приблизился к земле, другие пятнышки появились в голубой дали. Сейчас гриф был уже не более, чем в четырех или пяти сотнях ярдов надо мной, и начал описывать круги, плывя вокруг этого места на своих широких крыльях и опускаясь все ниже. Вот так мягко и медленно он опускался до тех пор, пока не оказался примерно в ста пятидесяти ярдах над Хансом. Затем он повис в течение нескольких секунд без движения, свернул крылья и упал, развернув их только перед самой землей.

Здесь он уселся, наклонившись вперед в странной манере, свойственной грифам, и застыл в неподвижности, уставившись каменным взглядом на лежавшего примерно в пятнадцати футах от него Ханса. Сразу же из глубины неба посыпались другие аасфогели, повторяя его маневр. Они усаживались друг за дружкой и вскоре образовали большой круг вокруг несчастного готтентота, все неподвижные, все пристально смотрящие на него, все жадно ожидающие чего-то…

И вдруг появилось нечто в образе аасфогеля, что было почти вдвое больше, чем любая из других птиц. Это было то, что буры и туземцы называют «король грифов», обязательная принадлежность каждой стаи. Он был тем, кто управляет насестом и без которого никто из грифов не осмелится броситься на жертву. Чем, кроме величины, такой гриф отличается от остальных, мне трудно объяснить, но в результате долгих наблюдений я точно установил, что в каждой стае грифов есть король.

Когда прибыло это королевское величество, остальные аасфогели, которых к этому времени было уже штук пятьдесят, собрались вокруг Ханса и явно начали проявлять признаки заинтересованного оживления.

Они посматривали на короля и на Ханса, вытягивая вперед голые красные шеи и помаргивая блестящими глазами. Я, однако, не обращал особого внимания на сидящих на земле, будучи полностью занят наблюдением за их собратьями в воздухе.

С удовлетворением я отметил, что грифы весьма консервативны. Видимо, они делали все так же, как во времена Адама: описывали круги, зависали в воздухе и падали на землю. Так я нашел самый подходящий момент для стрельбы, ибо в течение четырех-пяти секунд они практически представляли собой почти неподвижную мишень.

А я знал, что на расстоянии до ста ярдов попадаю в чайное блюдце, а гриф ведь значительно больше… Так что я подумал, что мне нечего бояться предстоящего испытания. Снова и снова я прицеливался в парящих птиц, чувствуя, что, если я нажму на спусковой крючок, то прострелю грифа насквозь…

Подумав о пользе такой практики, я довольно долго продолжал эту игру, пока не наступила неожиданная развязка. Внезапно я услышал шум драки. Глянув вниз, я увидел, что все сборище грифов бросилось на Ханса и в следующее мгновение он исчез под ними, а из центра этой пушистой, зловонной массы вырвался ужасающий вопль несчастного готтентота.

Как я узнал потом, король грифов ухватил Ханса своим крючковатым клювом, в то время, как его ужасные сотоварищи бросились, чтобы вырвать и для себя кусок добычи. Ханс начал бешено отбиваться руками и ногами, дико крича при этом, а я также подбежал туда с криком, так что в результате вспугнутая стая хищников поднялась в воздух и исчезла мрачным облаком. В течение минуты их как и не было, а готтентот и я остались на холме одни.

— Это очень хорошо, — сказал я. — Ты, Ханс, играл прекрасно.

— Ничего себе, хорошо, баас, — ответил он, — я остался с двумя ранами на носу, в которые могу всунуть целый палец, и с укусами по всему телу. Посмотрите, как разорваны мои штаны! А моя голова! Где мои волосы? А мой нос? Ладно уж! Играл прекрасно! Это те проклятые грифы играли! О, баас, если бы вы видели и нюхали их, как я, вы не стали бы говорить, что это было очень хорошо… Присмотритесь лучше, еще секунда, и я был бы не с двумя, а с четырьмя ноздрями!..

— Не беда, Ханс, — сказал я, — ведь это только царапины, а я сделаю тебе великолепный подарок, новые штаны! Вот еще и табак для тебя. А теперь пойдем, потолкуем…

И мы тихо ушли оттуда и обсудили то, что нам удалось заметить. Ханс согласился со мной, что самый подходящий момент для стрельбы в грифов, как раз перед их стремительным падением на землю.

В это время мы услышали какие-то крики и увидели над краем холма мрачное зрелище. По склону перед нами трое палачей и несколько солдат волокли трех мужчин со связанными за спиной руками. Один очень старый, второй — лет пятидесяти, а третий — юноша, не старше восемнадцати. Как я вскоре услышал, они были из одной семьи: дед, отец и старший сын, которые были арестованы по нелепому обвинению в колдовстве, а в самом деле из-за того, что король позарился на их скот.