Маргинал

Но великолепный в своём роде бардак в зале – ещё не самое жуткое. Самое жуткое начнётся сейчас… Где телефон? Вот телефон. А в телефоне том запечатлена вся история чудовищных алкобезумных переписок представительниц слабого пола с представителем слабого потолка. Документально. Не пропущено ни единого слова. Читайте и улыбайтесь. Читайте и наслаждайтесь, господа. Я бы, конечно, мог сказать, что бес попутал, но мелок бес для таких замесов и масштабов, ох, мелок. Господи, какая же изумительнейшая я всё-таки сволочь. Какая я удивительнейшая свинья. Подлец, подонок. Пёс паршивый. Мудак одним словом. Швырнуть меня в дробилку для камня, чтоб кости трещали, чтоб вылез я в виде окровавленного мешка. И всех делов.

Так, чаты с Брюнеткой и Философом удаляю сразу. Если я начну их читать, то я всё-таки повешусь без малейших колебаний, использовав вместо табуретки системник за 72 штуки. Хотя нет, поколеблюсь малость. На верёвке. Тудым-сюдым. Тудым-сюдым. Тик-так. Тик-так. И системник, опрокинутый набок, таки залью напоследок.

Теперь извинения. Сначала Брюнетке, всё равно теперь напишет года через два. Так в прошлый раз было. Ну и ладно. Вновь её сиськи уплыли прямиком из-под моих худосочных, трясущихся от вожделения голубовенозных ручонок с похотливо протянутыми пальцами с грязными и обломанными ногтями. Третий цикл встреч с Брюнеткой завершён. Надеюсь, завершающий. Вода, огонь и медные трубы. Три в одном. На сей раз я и не расстроился. Вовсе не расстроился. Совсем не расстроился. Карма у меня хреноваста, это да. Это всё запои, они, они. Зелёный ящик с алкочудищем из глубин персонального ада. Даю вам тысячу рублей, и мы не открываем этот ящик! Или: вы пропьёте тысячу рублей, и мы откроем этот ящик!

Кто-то когда-то в одном пьяном вертепе однажды сказал мне командным голосом из глубин табачного дыма: «Паапрашу моих сисек своими грязными лапами не касаться!». На что я с хладнокровным напором ответил: «Как не касаться, когда касаться! Это же хрустальная мечта моего детства! Потерянный в глубоком младенчестве рай.» И, протянув руку сквозь табачный дым на звук голоса, так титьку сжал, что… Но досада оказалась в том, что сия фраза предназначалась не мне, и женщину, подавшую данную реплику неосмотрительно громко, крепко приняло за груди двое мужчин разом, в том числе и я. И эти двое мужчин, полезши к ней целоваться сквозь густой махровый дым и пьяный угар, с деревянным стуком поцеловались лбами, как если ударить полым деревянным шаром, обитым сукном, о точно такой же шар. Нелепо, смешно, безрассудно, волшебно… Генеральша Попова, не? Не помню, хоть тресни, хоть убей, не помню. Надо с бухлом завязывать, истинно говорю себе, надо. Ведь личность моя – это память моя. Но опять же, далась мне эта генеральша, будь она хоть ефрейторша. Да и правда, чего генеральша забыла в пьяных вертепах? Хоть бы и Попова, хоть бы и Сисько. Всех генеральш помнить, так о лейтенантихах забудешь. А ведь, скажу я вам по чесноку, иная лейтенантиха десяти генеральш стоит.

Теперь Философ. Написав ей извинения, я всё-таки решил повеситься, с чистой зефирной совестью и свинцовым грязным телом. Но сообразив, что имею все шансы вновь попасть в ад, из которого надысь кое-как выкарабкался, передумал, тем более Философ ответила почти сразу. Она приняла извинения, а вчера, оказывается, даже заочно отозвала заявление из полиции, в котором фигурировал я, исключительно как сексуальный маньяк (то есть моя личность в этом заявлении была раскрыта лишь с одной стороны, с тёмной, субъективно и предвзято), преследующий её по всему интернету и угрожающий неистовой мастурбацией под её окнами, под которыми, между прочим, растут кусты чудесной розовой сирени ("Белой, вообще-то!", – ремарка от Философа), осквернения коих допускать ей бы не хотелось. После такого отчаянного надругательства сирень станет пробуждать у неё неприятные и совершенно ей ненужные воспоминания, а также бередить старые раны и сыпать на них соль. Философ может начать злоупотреблять, впасть в депрессию и так далее. Вполне её понимаю, 20 лет – возраст чуткий, возраст нежный, гордость запредельная, эго зашкаливает. Весь мир у твоих ног. Лет в 35, когда все вышеперечисленные страсти, набушевавшись, смирно улеглись бы, она бы только поглумилась надо мной. Что сейчас я и делаю.

У нас состоялся замечательный по своей длине и наполнению разговор, завершившийся в четыре утра. Длился он часов семь. В разговоре с Философом меня смущало одно – её вежливость. Как по мне, вежливый человек очень скользкий. Никогда не поймёшь, то ли правду говорит, то ли врёт и отделаться хочет. Вежливость как бы смягчает и подрумянивает углы и шероховатости личности. Мне, как заядлому параноику, врачи категорически запрещают общаться с вежливыми людьми. Что у них в действительности на уме, один бог ведает. Да и тот вежливо хранит молчание. Вечное.