Маргинал

Я ни к чему не призываю. Это всё весьма личное. Попытка разобраться в себе, быть честным с самим собой, а это уже духовный подвиг. Люди часто принимают сугубо личное за какие-то призывы и масштабные явления едва ли не глобального охвата. Будто они роботы, которые только и ждут массовой команды к действию, а понятие "личное" им совершенно чуждо и непонятно. Если подумать, именно такой побочный эффект и вызывает умелец, сумевший высказать самое сокровенное и волнительное и доказавший тем – доказавший в очередной раз, – что в людях всё-таки есть что-то общее. И этого общего немало. Так же как и эгоизма, поэтому люди и принимают личное за нечто плакатное и масштабное. Это если личное резонирует с духом времени.

Но довольно рефлексировать вслух. Рано или поздно, но покидать постель надо (Делаю попо на раз, два, три. Раз. Два. Три! Попо!), и жить дальше, вновь и вновь воскресая из тьмы и зелёной дымки забытья. Надо. Всякий раз как я довожу себя до последней черты, это слово служит своеобразным пружинистым щитом, с неимоверной силой отталкивающим меня от пропасти. Оно бьёт в мозг раскалённым добела железом и заставляет активизироваться. Но до того спасительного мига я либо во тьме, либо как рыба, выброшенная на берег своей же средой. Очумевшую рыбёху ещё окатывают капли родной воды, ещё не отошла она от шока и не принялась задыхаться. Рыбка, рыбка, где твоя улыбка? Чего грустишь, родная? А ну улыбайся, паскуда. Над моей пропастью крутятся лопасти…

Такого рода соображения приходят на ум, когда я разговариваю вслух с самим собой. А делаю я это часто. Не с кем поговорить, нет достойных собеседников. А если и есть, то они, чего нельзя сказать обо мне самом, отнюдь, постоянно заняты, иначе кой чёрт они были бы достойными. Вот и приходится с самим собой. Так легче думается. А ведь мою постель от постели соседей отделяет только стена. Стена Преткновения, как называю её я. Между прочим, им там всё прекрасно слышно. Представляю, как они занимаются любовью под моё сатанинское бормотание. И, будучи людьми деликатными, в отличие от меня с моим бормотанием, стараются делать это потише. И это ещё не все оттенки наших славных соседских отношений, нет! Чем тише они стараются любить, тем громче я бормочу, пока не дохожу до бодрого звучания дикторского уровня громкости. И тогда уже обитатели застенья, плюнув на всё, продолжают своё увлекательное занятие без лишней скромности. А капелла безумия и а капелла любви. Друг за друга, если надо, вступим в драку и умрём, и за это нам награда – вместе весело живём! Я, конечно, мог бы придвинуть свою постель к противоположной стене, но соседи могут сделать то же самое. Мы все находимся в равных условиях. Но они не делают этого. Меня же, в принципе, всё устраивает. Бормотать без слушателей уныло.

Но соседи молчат. Пока ещё.

В своём детстве я жил в другой квартире, обложенной другими соседями. И играл на скрипке. В основном, депрессивные мелодии, что резонировало с моим детством. И сначала соседи тоже молчали, но, знаете, не прошло и года, как один из них, тот, что справа, тоже заиграл на скрипке, и, вы представляете, тоже депрессивные мелодии! Начал подыгрывать мне. Из нас бы получился отличный дуэт депрессивных скрипачей, если бы соседа не увезли в сумасшедший дом. Уж не знаю, чего это ему вздумалось сойти с ума на самом трамплине своей музыкальной карьеры, неуклюже взлетев с которого на пару метров ввысь, мой партнёр по музыкальному бизнесу тяжело ухнул на фоне заката прямиком в зловонную лужу, будто дохлая жирная жаба. Скрипку, поди, поломал. Чёрт его знает, что на уме у этих соседей, вечно другим жизнь портачат. Как собаки на сене, ей-богу. Сами не живут и другим не дают.

А по поводу нынешних соседей, – конечно, я не уверен в этом, – как подозреваю, они меня побаиваются. Ну они же все приличные, правильные. Вот и боятся всего неприличного и неправильного, как линейка кривой пилы, как интеллигент гопоты. Но они-то не интеллигенты, а я не гопота.

Господи, как же всё болит, будто всё разъехалось в разные стороны – печень на юг, почки на север, сердце на восток, кишки на запад, и всё болтается-трясётся на тонких нитках. Голова, однако, не болит. Водку я пил отменную. Не преувеличивая, скажу, лучшую из всех водок, что мне доводилось пить. Лучше и представить не могу. Запаха почти нет, горечь едва-едва ощущается. Стопка легко запивается парой мелких глотков воды. Пьётся, как приличный виски. И цена хороша. 0,5 – 276 рублей. На косарь закупаю два литра и я свободен, словно птица в небесах.

Ну и брюхо у меня нынче. Не брюхо, а неумолимо нарастающий сальный капитал. Инвестиционная подушка. Жиросасто! Волосасто! Ничего уже и не видать почти за таким пузованом. Подобного императора жира можно пользовать как оружие психологического воздействия. Хлоп ладонью, хлоп. Хлопок одной ладонью. Как желе трясётся мой император.