Марево

Вечеръ былъ душный, солнце садилось въ сухомъ туман, называемомъ у мстныхъ жителей вьюгой. Черное облако мошкары вилось высоко надъ деревьями. Инна подсла къ окну и развернула книгу, но ей не читалось. Мысли, одна другой безотраднй, шли водоворотомъ въ голов. Наканун уней опять была стычка съ Анной Михайловной. Той почему то хотлось, чтобы падчерица хала на балъ. Стали одваться; то не такъ, другое не такъ, ничего ты не умешь сдлать. Принесли раскаленныя щипцы, и хотли припекать ея волосы. Она вскочила со стула и наотрзъ отказалась отъ поздки. Зачмъ чужой хлбъ отбивать? Безъ меня много найдется тряпичницъ. Анна Михайловна не замедлила принять это на свой счетъ, и пошла потха. Все это было очень смшно, но тмъ не мене невыносимо; цлая жизнь впереди съ періодическими грибными дождями. Продать имніе? Ухать? Но куда же? Будетъ ли она кому-нибудь нужна? А здсь все-таки что-нибудь есть, да и привыкла она…. Утомленная безконечною вереницей предположеній, она задремала и погрузилась въ то полусладкое, полуапатическое забытье, которое всегда слдуетъ за головною бурей. Часы мрно постукивали маятникомъ, сверчокъ уныло покракивалъ въ печк. Лара протяжно храплъ, взлаивая во сн и перебирая лапами по ковру. Вдругъ ей почудилось, кто-то пробжалъ подъ окномъ и что-то упало ей на колни. Она открыла глаза и удивилась, что такъ долго проспала. Въ комнат совсмъ стемнло, на плать у нея лежала записка.

"Что за нжности въ деревн?" подумала она, зажигая свчу, и пробгая начерченные карандашемъ строки. Вдругъ она поблднла, схватила свчу, проворно обжала комнаты и опрометью пустилась назадъ. "Онъ! Онъ!" шептала она, прислонясь къ окну и колеблясь, какъ бы собирая силы; потомъ три раза хлопнула въ ладоши.

Въ темныхъ кустахъ послышалась торопливые шаги; человкъ, закутанный въ плащъ, перелзъ подоконникъ и подошелъ къ ней. Она кинулась къ нему на шею, несвязно лепеча: "Леня!.. Ты!.. Милый ты мой!" Онъ поцловалъ ее съ нжностію; по щек его катилась слеза. Водолазъ поднялся съ ковра, съ недоумніемъ поглядлъ на нихъ, и глухо зарычалъ, не зная, на что ршиться.

— Лара! окликнулъ Леонъ.

Собака насторожила уши, скосила голову на бокъ и вглядывалась.

— Лара, Лара! убждалъ тотъ.

Водолазъ обнюхалъ его, кинулся лапами на плеча и лизнулъ его въ лицо, махая хвостомъ. Потомъ, будто дло сдлалъ, улегся у ногъ и сталъ глядть въ глаза.

Леонъ обернулся къ Инн; тихая радость разлилась во его лицу. Она усадила гостя и обвила его шею руками.

— Живъ? Здоровъ? заглядывала она ему въ глаза.

— Какъ видишь….

— Негодный, въ два года ни строчки…. Я даже завираюсь отъ радости, а право я думала, ты умеръ….

— Нтъ, не умеръ, да что толку….

— Леня, ты все также несчастливъ? Надо чего-нибудь? Денегъ?

— Не нужно ли теб….

— Такъ ты разжился? Милый мой, я все не опомнюсь… Какъ много разсказывать!.. Ну, скорй…. Какъ живешь, можешь? Гд? Помирился ли? Ну, хоть немного?

— А совсть?

— Ну, и славно, Леня, славно! И я не мирюсь.

— Все-таки лучше!

— Ластовка ты моя! Какъ же долго я тебя не видала! И она опять поцловала его.

— Какъ ты похудла! Они тебя замучаютъ.

— Какже не такъ! Ахъ, Леня, Леня! Гд жъ они ти люде, д ти добри, що хотлось зъ ними жити, ихъ любити? Какъ это они непримтно закутались?

— Милый ты мой сумасбродъ!

— Нтъ, давай поговоримъ, какъ въ старину, въ счастливые дни, помнишь? Ты теперь одинъ только и поймешь меня…. Его нту….

— Слышалъ, проговорилъ Леонъ опавшимъ голосомъ, — и можетъ-быть…. передъ смертью онъ….

— Нтъ, нтъ, быстро перебила она:- онъ простилъ тебя.

— Простилъ? вскрикнулъ Леонъ, и глаза его засверкали:- онъ простилъ меня и за себя, и за тебя?

— Я рыдала передъ нимъ, я умоляла его, не уносить ненависти, хоть къ теб; я ему говорила, что видно ужь не судьба сбыться вашимъ надеждамъ. Я заклинала его смириться передъ этимъ непостижимымъ, чмъ-то страшнымъ что все по своему ломаетъ. Отецъ…. Нтъ, не могу…

Голосъ ея оборвался, она зарыдала и спрятала голову на груди Леоза.

— Ну, полно, полно, говорилъ онъ съ испугомъ, лаская ее.

— Ничего…. оставь…. улыбалась она сквозь слезы. — Мн хорошо. Ты не знаешь, какъ этого давно не было со мной…. Пройдетъ….

— Спасибо теб, говорилъ Леонъ, — и мн теперь легче; лучше о себ разскажи; ты вдь съ нимъ въ Петербург жила послднее время….

— Онъ не могъ выносить этого чистилища. Я съ нимъ узжала, я и привезла его оттуда въ засмоленомъ гробу. Вотъ онъ тутъ подъ окномъ и похороненъ.

— Ну, будетъ объ этомъ. А твоя комнатка ничуть не измнилась, проговорилъ Леонъ, подходя къ комоду, — только вотъ это что-то новое.

Онъ снялъ полотняный чехолъ, подъ нимъ сказался фантомъ человка изъ папье-маше, съ красными, синими жилками, блыми нервами.

— Да, это новое, усмхнулась она:- это я то же изъ Петербурга вывезла; тутъ вся ихъ и мудрость! Смотри, отойди лучше, того и гляди обругаетъ да еще ударитъ.

Леонъ засмялся.