Маоисты в Индии. Сборник переводов о движении наксалитов

Впрочем, очень странно и то, что нынешние царьки индийского истеблишмента — государства, которое так беспощадно утюжило наксалитов,— сейчас повторяют то, что когда-то давно говорил Чару Мазумдар: «Китайский путь — это наш путь».

Вверх тормашками. Шиворот-навыворот.

Китайский путь переменился. Китай уже сделался могучей державой и хищнически кормится другими странами, посягает на природные ресурсы других народов. Но партия по-прежнему права, просто… партия переменила мнение.

Когда партия выступает в роли поклонника (как сейчас обстоит дело в Дандакаранье), который добивается расположения народа, внимательно прислушивается ко всем его нуждам, тогда она действительно становится народной партией, а её армия — действительно народной армией. Но после революции — до чего легко этому роману превратиться в злополучный брак! Как легко былая народная армия может обратить оружие против собственного народа! Сегодня в Дандакаранье партия хочет, чтобы бокситы оставались внутри горы. А что, если завтра она переменит мнение? Но разве можно, чтобы наши опасения по поводу будущего парализовали нас сегодня?

Танцы будут продолжаться всю ночь. Я возвращаюсь обратно в лагерь. Там Маасе, она не спит. Мы болтаем до глубокой ночи. Я даю ей почитать книжку Неруды «Стихи капитана» (я на всякий случай захватила её с собой). Она вновь и вновь спрашивает: «А что думают о нас там, далеко? Что говорят студенты? Расскажи мне о женском движении, какие там главные проблемы?» Она расспрашивает про меня, про мои книжки. Я стараюсь как можно честнее познакомить её с тем хаосом, в котором живу. Потом она заговаривает о себе, о том, как вступила в партию. Рассказывает, что её друга убили в мае прошлого года в фальшивом «столкновении». Его схватили в Нашике и повезли убивать в Варангал. «Его наверняка зверски пытали». Она как раз собиралась с ним встретиться, когда узнала, что его схватили. С тех пор она все время в лесу. Она надолго умолкает, а потом рассказывает, что когда-то давно, много лет назад, была замужем. «Его тоже убили в столкновении,— говорит она — и добавляет с разрывающей сердце точностью: — только в настоящем».

Я лежу без сна на своем джхилли, думая о затяжной печали Маасе, слушая барабанный бой и звуки затяжной радости с праздничной площадки, и вспоминаю идею Чару Мазумдара о затяжной войне — эту главную заповедь маоистской партии. Из-за неё люди думают, что предложения маоистов вступить в «мирные переговоры» — это обман, всего лишь уловка, позволяющая выиграть время, передохнуть, чтобы затем перегруппироваться, перевооружиться и снова продолжить затяжную войну. А что такое затяжная война? Ужасная ли это вещь сама по себе — или это зависит от характера самой войны? Что, если бы люди здесь, в Дандакаранье, не вели свою затяжную войну в течение последних 30 лет? Где бы они были сейчас?

И неужели маоисты — единственные приверженцы идеи затяжной войны? Почти с самого момента провозглашения своей независимости Индия превратилась в колониальную державу, которая занимается аннексией территорий и ведением войн. Она всегда без колебаний прибегала к военному вторжению для решения политических проблем — можно вспомнить Кашмир, Хайдарабад, Гоа, Нагаленд, Манипур, Телангану, Ассам, Пенджаб, наксалитское восстание в Западной Бенгалии, Бихаре, Андхра-Прадеше и теперь ещё в племенных областях Центральной Индии. Государство безнаказанно убивало десятки тысяч людей, подвергало пыткам сотни тысяч. И всё это — под милостивой маской демократии. Против кого велись все эти войны?

Против мусульман, христиан, сикхов, коммунистов, далитов 30, адиваси — и, прежде всего, против бедняков, которые смеют усомниться в справедливости собственной участи вместо того, чтобы принимать швыряемые им крохи. Трудно не видеть и того, что индийское государство — это, в основе своей, государство индусов из высших каст (вне зависимости от того, какая партия находится у власти), которое питает рефлексивную вражду к «другим». И потому оно — в истинно колониальных традициях — посылает нага и мизо воевать в Чхаттисгарх, сикхов — в Кашмир, кашмирцев — в Ориссу, тамилов — в Ассам, и так далее. Если это не затяжная война, тогда что же?

Неприятные мысли для такой красивой звёздной ночи. Сукхдев улыбается сам себе, его лицо освещает экран компьютера. Он — сумасшедший трудоголик. Я спрашиваю его, чему он смеется. «Да я вспомнил про журналистов, которые приезжали сюда в прошлом году на празднование Бхумкала. Они пробыли тут день или два. Один сфотографировался с моим АК, а потом вернулся к себе и обозвал нас „машинами смерти“, или как-то там ещё».

Танцы ещё не прекратились, а уже светает. Ряды не распадаются, сотни молодых людей продолжают танцевать. «Они не остановятся,— говорит товарищ Раджу,— пока мы не начнём собираться в путь».