Манускрипт

Оба пистолета и нож лежали за занавеской на подоконнике, вероятно, Опанас собирался перепрятать их более надёжно уже после разборок с нами. Связав Наталку, я посоветовал ей и не пытаться освободиться, но она всё дёргалась, поэтому пришлось усыпить её, надавив у неё на шее на точку в районе сонной артерии. Несколько секунд – и глаза её закатились, веки прикрылись. Не разговоры же с ней вести! Сейчас совершенно ни к чему проводить разъяснительную работу среди населения, у которого мозги уже напрочь проедены ржой национализма и ненависти, как упомянул Опанас, к москалям, жидам и полякам. Послушав ровное, чуть заметное дыхание и удостоверившись, что женщина жива, я вернулся в хлев. Один ТТ я отдал Медынцеву, второй оставил себе, как и нож, с которым обращался всяко лучше майора НКВД.

– Петрович, – обратился я к пилоту, – ты с винтовкой оставайся Опанаса стеречь. Ежели начнёт рыпаться, бей прикладом, не стесняйся. А мы с майором пойдём ждать гостей.

Засаду мы устроили во дворе, заняв позицию в тени сарая рядом с воротами. Сначала услышали, а затем и увидели, как к хутору приближается запряжённая гнедой лошадкой повозка. Поводья держал крепкий молодой человек лет тридцати, с аккуратной бородкой, рядом винтовка, с виду как у Опанаса. Позади него, откинувшись на охапку сена, полулежал мужик примерно возраста Опанаса, только шире и плотнее и с более седой окладистой бородой. И с винторезом в руках. Малец, внук Опанаса, сидел, свесив с подводы ноги, обутые в маленькие сапожки. Когда подвода подъехала к ограде, он спрыгнул и побежал пошире распахнуть ворота. Скрипя колёсами, телега вползла во двор.

– Тпру-у, – осадил лошадь молодой. – Мыкола, де дід? Чому так тихо?

– Не знамо, дядьку.

Парнишка побежал в дом, а взрослые, забросив винтовки за спину, двинулись следом. Тут-то мы и вышли из сумрака.

– Оружие на землю! Медленно. И руки в гору. Кто дёрнется, получит пулю.

Немая сцена, точно по Гоголю, а затем оба положили винтари и подняли руки. В этот момент с криком «Дядько Януш, там мамка пов’язана лежить!» на крыльцо выскочил Микола. Увидев происходящее во дворе, тоже на несколько секунд онемел, и, пока он не оправился, я поманил его к себе:

– Иди-ка сюда, малец.

Когда надо, я могу подпускать в свой голос такие повелительные нотки, что первым порывом человека, не обладающего стальной волей, является желание подчиниться. Вот и Микола медленно, словно сомнамбула, приблизился ко мне, глядя на меня снизу вверх. Тем же способом, надавив на сонную артерию, я тоже отправил его в сон.

– Ти що твориш, нехрист?! – прошипел старший. – Хлопця-то за що?

– Ничего вашему хлопцу не будет, скоро проснётся. Товарищ майор, будьте так добры, обыщите этих хуторян, а я пока подержу их на мушке.

Уловом моего куратора стали охотничий нож в чехле, снятый вместе с ремнём, и револьвер с полным барабаном. Мы скрутили взрослых и пацанёнка, и я взял инициативу в свои руки:

– Ну вот что, граждане-товарищи-баре. Убивать вас мы не станем, хоть вы и собирались пустить нам кровь либо сдать немцам. Но учтите, когда советская армия сюда придёт, а она обязательно придёт, то вы так легко не отделаетесь. Там люди будут в курсе, что за гнилой народ здесь живёт, а с немецкими прихвостнями у них разговор короткий. А теперь вперёд, в хату.

Через пятнадцать минут все пятеро оказались в погребе. Сверху на люк мы придвинули тяжёлый шкаф с каким-то барахлом, так что пленникам вряд ли удастся выбраться самостоятельно, даже освободившись от пут. Придётся им ждать, когда вернётся из райцентра сын Опанаса. Шум они, понятно, поднимут знатный, наверняка кинутся к полицаям или немцам, а те наверняка устроят облаву. Поэтому логично отсюда побыстрее свалить. Вот только с Петровичем беда, ему нужна квалифицированная медицинская помощь. Значит, конфискуем повозку, загружаем по возможности продуктами, оружием и отправляемся в сторону села Лановцы. Если Опанас не соврал, доктор там есть.

Да, ещё позаимствовали на хуторе одежду, чтобы не слишком выделяться в своих хоть и грязных, но слишком уж цивильных костюмах, а Сивцев в комбинезоне. Заодно и нижнее бельё поменяли.