Манул

— А теперь иди домой, сын мой. И да пребудет с тобой мой свет и мое благословение…

Юрий понял что падает, придя в себе уже вновь на поле. Потянувшись и зевнув, юноша улыбнулся, положив руку на грудь. Спокойно стало на душе и тихо, как в той долине ландышей.

* * *

Близился закат. Женс все еще находился без сознания. Юрий вызвался нести гроб до самой реки, где и планировалось ритуальное сожжение. По обычаю этой местности убитых нечистой силой не хоронили — велика была вероятность, что очень скоро не сожженный труп восстанет очередным порождением Бездны.

Забобонные люди свято чтили традиции предков, воздвигнув огромный костер, прямо у берега реки. Осторожно сгрузив гроб на хворост, мужики отошли, давая дорогу жрецу, идущего с факелом. Поновой запричитали, завыли плакальщицы, бросаясь под ноги жреца. Молили, дабы дал «ирод окаянный» проститься с дочкой.

Жрец, зная ритуал, пару раз хлестнул баб нагайкой по спинам и, смилостивившись над стенаниями народа разрешил прощание.

Первым вышел шинкарь, переняв из рук жреца факел. Подошел к телу дочери, зажигая хворост у изголовья. Ясно вспыхнул огонь, затрещав ветками и соломой. Долго стоял шинкарь, вглядываясь в дочернее лицо, словно бы все еще надеясь, что очнется та.

Отстранили его. Потянули по очереди факел, зажигая с разных углов сушняк. Прощались безмолвно.

Вышел проститься и Юрий, мазнув по начавшему гореть телу прощальным взглядом. Не чувствовал он более вины, передавая факел обратно в руки жреца. Мужчина принял факел, зашвырнув тот ровнехонько на грудь покойницы. Загорелось пламя, взметнулся до самого неба огненный столб, запахло паленым.

Стоял народ безмолвно, следя, чтобы пламя не перекинулось на землю, речитативом шептал молитвы жрец, не спуская глаз с огня.

— Скажите, господин помощник охотника на нечисть, это правда — дело рук Лича? — прошептал, возникнув подле Юрия Лель. Юный пастушок тихонько шмыгал носом, вытирая рукавом горькие слезы.

— Да, — не покривив душой, ответил Юрий.

Шмыганье носом стало громче. Огромного труда стоило пареньку сдерживать свои эмоции и не разреветься. Плакальщицей он не был, а потому не смел показывать слез.

— Долго реветь собрался?

Лель мгновенно умолк, а Юрий недоуменно закрыл рот. Он и сам не понял, откуда вдруг взялись эти жесткие нотки в его голосе. И ведь совсем не это он так хотел сказать!

— А что я могу? — прошептал в ответ Лель. — Что я могу сделать! Я — сирота безродный. Всего-то и умею, что навоз за скотиной прибирать… У меня ничего нет, ничего… Даже единственного друга у меня отобрали!

— И тебя это устраивает? Устраивать роль сирого и убогого?

Юрий смотрел прямо в глаза Лелю, внутренне подмечая, насколько же этот пацаненок похож на него прошлого. Такой же неуверенный, безродный и никем не признанный.

— Нет, не устраивает, — в голосе пацаненка тоже вдруг прорезалась уверенность. Он и сам этому удивился, вздрогнув, прикрыв руками рот и оглядевшись. Никто не спешил его ругать, и внезапный душевный бунт только укрепил свои позиции. Парнишка убрал руку, продолжив: — Да, вы правы, господин помощник охотника! Меня не устраивает мое положение, и моя беспомощность! Я хочу отомстить… Отомстить самостоятельно тем, кто забрал моего друга!

Юрий улыбнулся одобрительно. Из парня может выйти толк, в нем угадывался незаурядный талант. Теперь Юрий это видел, пригляделся, заметив на самом донышке глаз искорку — зачаток силы. А увидев, не удивился заданному вопросу.

— А можно мне пойти с вами? Вы ведь охотники и принимаете всех желающих, да?

— Путь охотника дан не каждому, — словами Женса ответил Юрий. — Готов ли ты отказаться от всего мирского в угоду Ирриилу и его делу? Готов ли умереть за его идеи?

Впрочем, Юрий уже откуда-то знал ответ, лишь одобрительно похлопав паренька по плечу, когда тот сказал свое тихое «да».

* * *

— И что это только что было, а, повелитель? Зачем вам понадобился этот человек? Вы так говорили, что у меня аж в зубах засвербело…

В тронный зал, ветряной бурей ворвался, громыхая доспехами Астарус — первый «клинок небес» и доверенный слуга Ирриила. Был он в бытность свою человеком, знатным воином даже после перерождения не утеряв прежние привычки. И хоть выросли за его спиной белоснежные крылья, в душе остался он тем же неотесанным рубахой-парнем.

Ирриил даже прищурился от нахлынувших внезапно воспоминаний. Вспомнил, как подобрал умирающего Астаруса, сделав его первым своим слугой и лучшим другом.

— Поверь, я, и сам не был в восторге оттого, что мне пришлось делать это. Но на парнишку у меня большие надежды…

— Это еще какие, Ир? — Астарус расхохотался звонко. Так, что стекла в тронном зале затряслись. — Зачем тебе бестолковый простолюдин, не умеющий даже писать и читать?