Манкая

Парни тихо, ночь же, направились туда, куда вел Дава. А вел он на черную лестницу. Между вторым и третьим этажом была дверца неприметная. Вот туда соседи и ввинтились. Прошли коридорчиком, который заканчивался небольшой площадкой с тремя дверьми. Одна — на лестницу и две в помещения, предположительно, хозяйственные. На площадке диванчик искусственной кожи, стоячая пепельница, фикус в огромной кадке и окошко. Его и приоткрыл Дава.

— Здесь курильщики кучкуются. Уютно.

Они сели и молча закурили.

Митя прихлебывал кофе, а Дава делал из дыма колечки и пускал их к потолку. Ну, не самое интеллектуальное занятие, однако они же не на лекции в Политехе, верно?

— Слышал, ты успел познакомиться с нашими? Ну и как? Не уели тебя соседи?

— Люди, как люди.

— Не скажи, Мить. Ни одной простой фигуры тут нет. Собакевичи, например, те еще ехидны. Я люблю бабулек, они интересные, но это не значит, что они милашки. Кстати, дочери известного ювелира. Внучки еще более известного ювелира. И правнучки ювелира Царского двора. В их семье много секретов. Ну, и денег, разумеется, — это Мите было понятно и без пояснения Давы, одни серьги Фиры чего стоили!

— Династия. А их дети? Мужья?

— Нет никого. Так и живут одни. А Ирэн? Видел? Загадка для всех, кстати. Чем жила, чем живет? Непонятно. Есть у отца догадки, но опять таки, все мутно. Но, женщина большого ума и острого языка.

— Дава, а с чего ты мне все это рассказываешь? Я же чужой. Вдруг, мошенник, а ты мне тут … — кстати, хороший вопрос.

Парень только ухмыльнулся.

— Мой папа, сиятельный юрист Яков Моисеевич, еще ни разу в своей жизни не ошибся ни в одном человеке. Он так и сказал мне: «Нормальный гой этот Широков». Я папе своему верю.

От автора: Гой— не еврей.

— Ну, спасибо, — Митя изобразил шутовской поклон.

— Ешьте с маслом, — отпел Дава.

Поулыбались. Закурили еще по одной. Мите пришлось угоститься давиными, ароматными.

— А Юля? — не удержался от вопроса Митька.

Глаза Давы стали еще темнее и еще печальнее.

— Что, понравилась?

Широков сразу понял, что парень влюблен в соседку, похоже давно, и совершенно безнадежно. С такими глазами можно только о горячо любимой и абсолютно недоступной Женщине говорить.

— Интересная девушка.

— Забудь.

— И не думал даже, — приврал Митька, — Она же замужем.

— Юродивая она. Для всех хлопочет, обо всех печётся. А о себе не думает, — сказал горячо и глубоко затянулся.

Широков понял, что тема больная, и решил перевести разговор в другое русло:

— А кто на первом живет?

— О, там у нас культура высокая. Тенор Ведищев и скульптор Гасилов. Ведищев вечно в поездках, а Гасилов в вечном запое и поисках новых форм. На третьем Собакевичи и Заварзины. Ты с Артемием Заварзиным аккуратнее. Он кадровый офицер. Контужен. Сильный и без кукушки в голове. Выпивает раз в половину года, но последствия всегда катастрофические. Жена у него очень хорошая. Света. Героиня, честное слово. Он жив только благодаря ей. Бездетные. Мы тут все бездетные, кроме папули моего.

— Что так?

— Вымирающий вид. Коренных москвичей почти не осталось. Вот мы и вырождаемся, не оставляя потомства. Впрочем, у меня еще есть шанс. Правда, нет желания. Абы с кем детей заводить не хочу, — Дава снова запечалился.

А Широков был согласен с младшим Гойцманом. В его жизни было много женщин, но ни одной из них он не сделал предложения. То занят был, то «абы кто»… Неважно.

— Ладно, Дава. Спасибо тебе. Пойду спать.

— Устал котлеты жарить? Что? Отец выяснил о тебе все. Он же не просто так Гойцман.

— А ты какой Гойцман?

— Я в папулю. Адвокатура махровая, — смеялся Давид.

Тихо прошли обратным путем к своим квартирам и распрощались теплее, чем сами планировали.

Субботнее утро Митька прекрасно проспал, но это позволительно. Ресторан начинал работать в полную силу только после часа дня. Как говорила помощница Широкова, Вера Стрижак, суббота, это «день выгула девчулек». А что это значит? А это значит, что в субботу в «Ярославце» заказывались невообразимые блюда и, желательно, чтобы все это было красиво украшено. И в конце, непременно, «десертик». Малинка, клубничка, сливочек побольше. На этот случай кондитер «Ярославца», Илья Сомов, готовил побольше бисквитов (прекрасного вкуса и качества, надо сказать) и творил для них прекрасные кремы и начинки. И вот что измыслил, хитрец татуированный, крем делал чётко под цвет платья гостьи. Работало безотказно! Особенно тогда, когда он сам, брутальный громила, выносил в зал свое легкое, воздушное и сладкое творение. Дамы пищали от восторга, а он, шельмец, говорил.

— Красное платье? К нему прекрасно подойдет красный крем. Земляника — это ваше. Никаких сомнений! — ставил десерт перед очарованной гостьей и делал «горячий» взгляд.

Митька и сам иногда выносил блюда особо важным гостям. Правда, притворяться не умел, а потому просто ставил тарелку на стол и говорил:

— Мы все очень старались, — кивал гостю и достойно удалялся.

Тоже работало.