Манкая

— Димитрий, наверно Юленька наша права. Пойдите и отдохните уже. Вы засыпаете стоя. Я уже минуту пытаюсь узнать, кем были ваши родители, а вы молчите и смотрите в стену, — Фира обиженно глядела на Широкова.

— Простите, задумался. Моя мама работала корректором в ярославском «Вестнике». Об отце я бы говорить не хотел.

Москвичи промолчали, усваивая информацию.

— Добро пожаловать, Димитрий. Надеюсь, мы неплохо уживемся под одной крышей, — Ирина Леонидовна дала понять, что беседа окончена и все могут расходиться.

Так и поступили. Яков Моисеевич ушел пить свой коньяк, бабушки уползли на третий этаж. Юля и сама гранд дама, разошлись по квартирам.

Митька открыл свою дверь и огляделся. Ну, новичку дизайнеру удалось сделать из жилища то, что хотел увидеть Широков. Все просто, удобно и неброско. Дорого, но оно того стоило.

Решив, что разборка личных вещей подождет, Митя принял душ и упал в свою огромную кровать. Три часа сна и снова на работу. Да, такой и была жизнь ярославского (теперь московского) шеф-повара.

Отдохнул и в путь. Уже на выходе, Митька увидел Юленьку. Снова в куртке ее дурацкой и с тяжеленными сумками, шла она по лестнице. Из под скособоченного капюшона свисали волнистые пряди, мешая ей видеть. Руки-то у нее две, обе заняты сумками, потому и не было возможности смахнуть с глаз пушистую завесу. Широков в два шага оказался рядом с приятной соседкой.

— Давайте, Юля, — сказал так, для проформы, а сам уже цапнул тяжелые вьюки (с продуктами) и понес к ее двери.

— Что вы, Дмитрий Алексеевич, я сама прекрасно справлюсь, — он уже поставил баулы на пол возле квартиры, — Спасибо большое.

И снова ее улыбка, чистая, детская, почти святая. Это изумляло. Чем? Искренностью. Она улыбалась от души, никакой фальши не было в ее губах и глазах. Откуда столько благодарности за обычный поступок? Любой сделал бы так же на его месте. Или нет….? Митька удивился, но виду не показал.

— Не на чем, Юля. Доброго вечера, — и ушел.

«Ярославец» полон был гостей. Вечер предстоял не из легких, поскольку публика собралась взыскательная. Капризная. Стало быть, нужно постараться! И Митька старался. Заказы на блюда от шеф-повара сыпались непрестанно. Разные. С претензиями. Но, ему не привыкать. Большие руки, крепкая спина, надежная команда на кухне и любовь к своей работе.

Ресторан удачно располагался на пересечении бизнес путей. Как это? А так. Рядом с «Ярославцем» много шикарных офисов, три банка, театр и клуб. Место «сладкое», доходное. И не видать бы Мите, как собственных ушей, такого местечка, если бы не один случай. Тот самый, что выпадает раз в жизни.

В день, когда Митя решил отправиться в Москву за лучшей долей, он стоял на вокзале в задумчивости. Дело в том, что на экспресс до Москвы остались билеты только в бизнес салоне. Дорого, но поворачивать поздно. Он и купил дорогущий билет в бизнес класс, хоть и принял волевое решение экономить каждую копейку, пока не наладит свое дело в столице. Нет, Широков не бедствовал, но кто его знает, как все повернется?

На платформе Митька заметил женщину с двумя детьми. Та, бедняжка, тяжело волокла кладь, ручную и колёсную, пытаясь прижимать к себе еще и двух пацанят дошкольного возраста. Широков подхватил чемоданы, парней, и засунул все это в вагон. Выслушал горячую благодарность от женщины, кивнул и ушел в роскошный бизнес класс. Уселся на свое место, краем глаза приметив соседа, мосластого, жилистого мужика с тяжелым свинцовым взглядом.

— Что, кавалергард, помог бабёнке? — голос у мужика скрипучий, неприятный, но не это подкинуло Митьку, будто ошпаренного.

Мать называла так его. Кавалергард. Митя смеялся и просил маму не позорить его такой стародревней кличкой.

— Сыночка, это похвала. Ты на офицера похож. Знаешь, а ведь в нашей семье есть немножко голубой крови, — и мать рассказала старую историю.

Еще во времена революции в Ярославле прятался один белогвардейский офицер. На свое счастье и на счастье пра — пра — прабабки маминой, он полюбил ярославскую мещаночку. Женился на ней и осел учителем в местной школе до поры до времени. Его посадили за подозрение в принадлежности к дворянскому сословию, но скоро выпустили. Вот от него и пошли в их роду симпатичные, крепкие мальчишки. Высокие, русоволосые, не лишенные обаяния «настоящих полковников».

Так вот слова мужика изумили Широкова. Откуда этот простоватый на вид дядька, знал это слово. Более того, употребил его именно по отношению к нему, Мите?

— Что уставился? Твоя что ль? А чего ты тут в красоте, а баба твоя в простом вагоне?

— Женщина не моя. Просто помог.

— Жалостливый, да?

— При чем тут жалость? Тяжело ей было, вот и помог. Да, вам-то какое дело?

— Вот я и говорю — кавалергард. Рыцарь, млин, — ну потешался мужик, как умел.

Митя такого не позволял никому.

— Дуло залепи, — его словами мужик не обиделся, даже засмеялся.

— Эва как. Борзый?

— Борзый, не борзый, а ржать надо мной не нужно. Сел в вагон и сиди себе, в окно смотри. Я в собеседники к тебе не набиваюсь.

— Ладно. Остынь, — мужик беседу решил продолжить, — Ты никак в Москву? На заработки или на постоянку?