Мания расследования

Расстались мы с ним на мажорной ноте грядущего сотрудничества, хотя я и не подписывалась под тем, что готова помогать ему. Но он ушел в полной уверенности, что я уже помогаю. Мне же нужно было все хорошенько осмыслить и посчитать приоритеты, поскольку коррумпированных работников милиции навзлом, — как писал в предсмертной записке покончивший с собой парикмахер, «всех не переброишь», да и супер-киллер Барракуда — вовсе не беззащитная сиротка. Но слишком уж его тема была завязана на мое дело об исчезновении Нагорного, да и косвенно — на убийство Карасева, о чем мы условились поговорить при следующей встрече. Костя, бесспорно, мог очень многое мне подсветить, причем его информация была бы гораздо более достоверной, чем вторичное знание Кораблева, хоть и дельное, но все же полученное из вторых рук.

У меня в ушах все еще звучал голос Кости Барракуды: «Мария Сергеевна, поможете мне?»

— Почему именно я, Костя? У вас наверняка есть люди в правоохранительных органах, не надо скромничать.

— Ну, есть, но я им не доверяю, — признался Костя.

— А мне почему доверяете?

— Не знаю. Но вам доверяю, от вас волна идет.

— Вы же меня совсем не знаете.

— Я вас чувствую, — сказал Барракуда. Потом он стал убеждать меня, что после исчезновения Нагорного Карасев общался с ним.

— Каким образом? — поинтересовалась я.

— Не знаю. Но чувствую — общались они. Уж не знаю, встречались или по телефону разговаривали, но контакт был.

Немного придя в себя, я, естественно, пошла сплетничать к другу и коллеге Горчакову. Тот сидел грустный, перебирал свои бумажки и явно скучал по Зое.

Для поддержания беседы я начала как раз с проблемы его отношений с Зоей.

— Кто из вас взбрыкнул? — спросила я. Лешка пожал плечами.

— Наверное, я, — вяло сказал он. — Не хватает меня уже на двух женщин. С одной бы справиться.

— В каком смысле «не хватает»? — уточнила я. — Сексуальная мощь уже не та?

— Нет, с этим как раз проблем нет, — Лешка, как всегда, был уверен в себе гораздо больше, чем того требовали приличия. — Души не хватает. Понимаешь, проведу время с Зоей, домой приду, Ленке слова сказать не могу. Поем и ложусь зубами к стенке. А если в выходные с женой дружу, то на Зою потом смотреть не могу. А она это чувствует и бесится.

— А ты, как честный человек, не желаешь усыплять ее бдительность?

— Не желаю. Старый я стал, наверное. Мне уже их обеих не хочется.

— А чего хочется?

— Работать. Я стал в выходные сюда сбегать, в прокуратуру. Сижу один, тихо так, никто на мозги не капает, Ленка не мельтешится, Зойка не клубится, благодать. По детям только скучаю.

Он сказал это так грустно, что у меня сердце защемило; я вспомнила, что мы ведь с Лешкой пришли на работу в один день, только он на полчаса раньше, были молодые, неугомонные, носились колбасой, подзаряжались от сильных эмоций. А теперь Лешка безрадостно признается мне, что стал уставать от бурной личной жизни, да и я тоже прибилась к тихому берегу и наслаждаюсь этим. Тех африканских страстей, в которых я существовала много лет, сейчас бы мне уже не пережить. Наверное, всему свое время.

Горчаков аккуратно сложил свои бумажки, встал и, обойдя стол, присел рядом со мной.

— Маш, ты вот заметила, что следователи и оперативники очень часто несчастливы в личной жизни?

— Трудно этого не заметить с моим анамнезом: развод, служебные романы.

— А знаешь, почему?

— Тоже мне, бином Ньютона! Потому что мы все время на работе.

— Ну и что? — возразил Лешка. — Моряки дальнего плавания тоже все время на работе, а жены их любят и ждут.

— Ну, и почему же?

— Потому что мы по работе своей варимся в таких страстях, такие драмы наблюдаем, что нам потом в обычной жизни многое кажется пресным.

— Да? — я задумалась. — А мне кажется, это потому, что мы не остаемся равнодушными к тем страстям, которые разыгрываются по нашим делам. Мы сами в этих страстях участвуем, пусть невольно, душу отдаем, и на свою собственную личную жизнь ничего не остается.

— Может, ты и права, — задумчиво сказал Лешка, и я потрепала его склоненную голову.

— А может, и ты прав. Или мы оба правы.

— Ладно, рассказывай, как пообщалась.

Я в красках передала Горчакову почти все, детали визита в прокуратуру страшного бандита Барракуды, и в финале Лешка аж присвистнул.

— И ты в это вписалась?!

— Ну, пока нет. Я думаю… — но Лешку мои интонации не обманули.

— Вписалась, по глазам вижу! С ума сошла, дура Машка!

— Интересно, почему это я дура?

Горчаков открыл рот, видимо, собираясь сказать какую-то грубость, но передумал и рот закрыл.

— Хорошо, — сказал он устало, — давай поговорим спокойно. Ты хочешь, чтобы кто-нибудь сказал, что ты деньги от него взяла?

— Но я же не взяла, — возразила я, понимая, что он прав. Доброжелателей у меня полно, и кто-нибудь из них обязательно пустит такой слух. А не скажет, так подумает.

— Тебе что, Барракуду жалко? — продолжил Лешка. — Упыря этого, душегуба? Нашла кого жалеть. Ты что, забыла, что ему в тюрьме прогулы ставят? Он лет двадцать недосидел, так? А по справедливости ему вообще пожизненное полагается. А ты давай, давай его отмазывай!