Манящий запах жареной картошки

Не хотелось портить себе настроение прямо с утра. Как только доктор вспоминал, какие противные гримасы может строить эта мордашка, какие обидные слова могут вылетать из ангельски пухлого рта, ему сразу хотелось куда-нибудь уйти и подольше не возвращаться. Он положил на тумбочку пятьдесят рублей и вышел из комнаты.

— Димке звонила? — спросил он жену, наливавшую кофе. Димка был старшим сыном.

— Звонила.

— Ну, как он?

— По-прежнему.

Димке было почти двадцать лет. Он был студентом третьего курса, только недавно развелся с женой и по этому случаю жил в квартире у бабушки. Он хорошо помнил, как родители отговаривали его жениться в девятнадцать лет, но представлял себя уже взрослым, пожившим на свете мужчиной, а потому к родителям жить возвращаться он не хотел. Особенно он не переваривал разговоры о том, что надо ценить здоровье, молодость, пребывание в институте, а не в армии. На прошлой неделе в ответ на такую ненавязчивую воспитательную беседу он заявил Усачеву, что все понимает и раздумывает в настоящий момент о двух вещах.

— Каких? — наивно поинтересовался доктор.

— Что лучше — повеситься или жениться снова? — с невинной улыбкой сообщил ему старший сын. Впрочем, спокойной жизни с ними не было никогда. Теперь вот дал прикурить младший.

Доктор ровным шагом прошел мимо табачного киоска, решив, что человек с сильной волей все-таки может заставить себя отказаться от курева.

В коридоре консультации то ли по случаю дождя, то ли раннего часа было совсем пусто. Только под дверью его кабинета сидели двое.

Дочка и мать, сразу определил он. Мать была пухленькая, еще хорошенькая, моложавая, похожая на его жену. Ему нравился такой уютный тип женщин. Дочка, как он заметил беглым взглядом, была по-подростковому угловатая, темноволосая, темноглазая. Из тех, что со временем перерастают в роковых красавиц. Или не перерастают, оставаясь на всю жизнь недоразвитыми гадкими утятами.

Он застегивал на животе халат, когда, робко постучавшись, в кабинет осторожно вошла мать.

— Чем могу? — Так он всегда начинал разговор, подражая своему старому профессору, у которого учился в ординатуре. А тот научился этому выражению у своего старого профессора, который в кабинет входил в лисьей шубе и терпеть не мог ждать, когда женщины, раздеваясь, путались в многочисленных нижних юбках.

— Доктор, у меня к вам большая просьба, — начала женщина, и глаза ее увлажнились. Он знал, женщины такого типа часто плачут, но не от слабости. В трудные моменты жизни они как раз проявляют удивительную стойкость. Поэтому они и нравились ему больше, чем нервные, гордые красавицы, но на самом деле скандальные и быстро ломающиеся истерички. — Доктор, пожалуйста, скажите моей дочери, что ей необходимо сделать аборт!

Чтобы сделать паузу и поразмыслить в трудных или сомнительных случаях, он шел к раковине и долго мыл руки. От частого мытья, от дезинфицирующих растворов кожа на руках сохла, и он смазывал ее кремом после бритья с витамином F.

— Ваша дочь сама должна сделать этот важный для нее выбор.

— Ей только шестнадцать лет, доктор. Она не понимает всех житейских сложностей. Она только повторяет как заведенная: «Я его люблю, я буду рожать, я хочу, чтобы у меня был ребенок!»

— Что же я могу сделать? — спросил доктор. — Это основной инстинкт. Против него медицина бессильна.

— А как же Шарон Стоун…

— У Шарон Стоун свои проблемы, у нас — свои, — твердо сказал доктор. — У большинства нормальных женщин основной инстинкт — рожать детей. Переть против природы нельзя! Но конечно, я вас по-человечески понимаю, — смягчился доктор, вспомнив свою домашнюю ситуацию. — Я объясню вашей дочери все, что смогу, но насильно делать аборт я не вправе!

— Доктор! Она учится в десятом классе! — В груди у Усачева похолодело от странного предчувствия. — Я растила ее без отца. Ее предполагаемый муж — школьник. Мы не выдержим рождения этого ребенка даже материально! Уговорите ее как-нибудь! Я вас умоляю!

Ему показалось, что женщина сейчас встанет перед ним на колени, и он замахал на нее руками. В этот момент, как всегда без стука, в кабинет влетела процедурная сестра.

— Вадим Сергеич! — загрохотала она свойственным только ей громовым голосом. — Срочно на врачебную конференцию в кабинет главврача!

— Извините! — Вадим Сергеевич торопливо скрылся в конце коридора.

«Это простое совпадение! Мало ли ко мне ходит беременных пятнадцатилетних дурочек. Неужели все они беременны от моего сына?» — уговаривал себя доктор в течение всех сорока минут врачебной «пятиминутки», плохо соображая, о чем на ней идет речь.

А пока доктор обливался холодным потом в кабинете главного врача, мать и дочь жарко спорили в коридоре.

— Я знаю, ты просила его, чтобы он сделал мне аборт! — почти кричала на всю консультацию дочь.

— Я всего лишь объяснила ему наше положение и хотела, чтобы он объяснил его тебе, если мои слова до тебя не доходят! — оправдывалась мать. — Ты не представляешь, какие муки, какие проблемы со здоровьем, с учебой, материальные, наконец, нам предстоят!

— Не выдумывай! Какие проблемы? Вон Людка родила — и опять как огурчик!