Маньяк

Сзади послышались тяжелые шаги. Прудков обернулся. Его догонял необъятных размеров толстяк. Видно было, что быстрая ходьба толстяку дается с трудом. Задыхаясь, он тяжело хватал и со свистом выпускал воздух. Раскрасневшиеся толстые щеки тряслись в такт шагам. Маленькие глазки спрятались в складках жира. «Наверное, на трамвай торопится». — Прудков сделал шаг в сторону, пропуская.

Натренированное за годы службы в армии и уголовном розыске чувство опасности завыло сиреной. Если бы не ранение, Прудков успел бы перехватить стремительно вылетевшую руку с ножом. В груди взорвалась острая боль. Теряя сознание, он дважды нажал на курок.

Очнулся Прудков в медсанчасти следственного изолятора КГБ.

— Повезло тебе, мужик, — сказал делавший перевязки хирург. — Дважды на том свете побывал. Видел там что-нибудь?

— Как это — на том свете? — удивился Прудков.

— Остановка сердца, клиническая смерть. Слышал о такой?

— Доводилось.

— Чудом обратно тебя вернули. Ты у нас чемпион!

— Это как?

— А так, до тебя никто так долго там не находился. Из тех, кто вернулся, конечно. Ну так что видел-то, расскажи?

— Так вроде ничего не видел.

— Жаль, некоторые интересные вещи рассказывают. Но ты, считай, в рубашке родился. Если бы лезвие чуть правее прошло, мы бы с тобой сейчас не разговаривали…

Потом, во время многочасовых изматывающих допросов, Прудков не раз вспоминал слова хирурга и жалел, что лезвие не прошло чуть правее. Но по поводу везения доктор был прав. Показания экс-капитана милиции, доверенного человека Счетовода, оказались для следствия настолько важны, что с ним заключили соглашение.

— Как же ты, герой-пограничник, награжденный Родиной медалью «За боевые заслуги», докатился до жизни такой?[64] — спросил допрашивающий Прудкова майор, угостив сигаретой. — Связался не только с цеховиками, но еще и с настоящими бандитами. Теперь тебе знаешь что светит?

— Догадываюсь, — ответил Прудков, затягиваясь.

— Догадывается он, — нехорошо ухмыльнулся майор. — Пятнадчик, это если повезет, а скорее всего, «вышка».

— Что сделано, того не воротишь, — пожал плечами Прудков.

— Ишь ты, философ! — Майор наклонился почти вплотную и тихо сказал: — Есть у тебя шанс, философ, сухим из воды выйти. Если правильно себя вести будешь.

Прудков тогда не очень-то майору поверил, не было у него доверия к конторским. Но вел себя правильно, то есть рассказал все, что знал и о чем только догадывался. Потому что после гибели шефа ничего с бывшими подельниками его не связывало. «Не выпустят, конечно, — думал экс-капитан, — но, может, хоть к стенке не поставят или срок скостят».

После завершения следствия дело Прудкова из материалов изъяли, и вместо пятнашки строгого, а то и «вышки» он, совершенно для себя неожиданно, оказался на свободе.

Глава 38

Сообщения о моей смерти сильно преувеличены.

Марк Твен

Оксана не видела, куда ее везут. Она не плакала, по крайней мере старалась не плакать, но застилающие глаза слезы мешали разглядеть дорогу. Только выйдя из машины, она узнала морг больницы скорой медицинской помощи.

«Нам же надо в судебный морг, — подумала Оксана, — они ошиблись, привезли не туда. И вообще все происходящее — нелепая, ужасная ошибка!» Потом девушка вспомнила, что иногда сюда тоже доставляют неопознанные тела.

— Пойдемте. — Милицейский сержант взял ее под локоть. Голову словно сдавил тяжелый железный обруч. Неужели сейчас, в холодном зале хранилища, среди безжизненных тел с бирками на пальцах ног она увидит Андрея?

Оксана не раз бывала здесь во время практики в институте и вместе с Андреем, когда они ходили на вскрытия. Хорошо знала Оксана и заведующего моргом Марка Рыжакова, колоритного рыжебородого гиганта, бывшего штангиста, потомственного «русака», всю жизнь прожившего в городе С., самостоятельно выучившего армянский язык и профессионально переводившего армянских поэтов на русский. Они приятельствовали, Андрей часто заглядывал в морг по вечерам послушать стихи, поиграть в шахматы, продегустировать армянский коньяк, запасы которого у Рыжакова были неисчерпаемы. В последнее время с Андреем приходила Оксана. Она ждала, что сейчас на крыльцо выйдет Марк, улыбнется ей, обнимет, скажет своим рокочущим басом: «Успокойся, девочка, нет там твоего Андрея, он жив и здоров».

Но на крыльце появился незнакомый патологоанатом в грязном и мятом халате, спросил, не нужен ли Оксане нашатырь, и, не дослушав ответ, повернулся, пошел в хранилище, пригласив следовать за ним.

«Успокойся, — шептала себе Оксана, шагая за патологоанатомом, — это ошибка, с Андреем все в порядке».

Они зашли в зал, вспыхнул яркий свет. Оксана непроизвольно зажмурилась. Ее взяли за руку, провели куда-то.

— Откройте глаза, — прозвучал требовательный голос.

Оксана послушно открыла глаза, охнула. Ее усадили. Оксана закрыла лицо руками и, уже не сдерживаясь, заплакала. К носу поднесли ватку с нашатырем. Оксана чихнула, отрицательно замотала головой.

— Не надо, пожалуйста.

— Вы узнали потерпевшего? — спросил сопровождавший ее сержант.

— Да.

— Это ваш муж?

— Нет.