Читаем Мандарины полностью

— Это же очевидная истина: они были правы, действуя таким образом! — сказал Анри.

— Я не понимаю! — возмутился Скрясин. — Ты действительно слеп? Или просто боишься? Дюбрей подкуплен, это всем известно. Но ты!

— Дюбрей подкуплен! Ты сам в это не веришь! — возразил Анри.

— О! Компартия покупает вас не деньгами, — сказал Скрясин. — Дюбрей старый, он знаменит, буржуазную публику он уже завоевал, теперь ему нужны массы.

— Ступай расскажи активистам СРЛ, что Дюбрей коммунист! — предложил Анри.

— СРЛ! Сущее надувательство! — сказал Скрясин, с усталым видом откинув голову на спинку кресла.

— Тебе не кажется удручающим, что нельзя больше провести вечер в кругу друзей, не обсуждая политику? — с улыбкой обратился Луи к Анри. — Заниматься политикой — ладно, куда ни шло, но зачем постоянно говорить о ней?

Через голову Скрясина он пытался вернуть согласие, объединявшее его с Анри в молодости; Анри тем более это раздражало, что он и сам придерживался того же мнения.

— Я совершенно согласен, — с досадой произнес он.

— В конце концов все забудут, что на земле существуют иные вещи, — сказал Луи, стыдливо разглядывая свои ногти. — Вещи, которые зовутся красотой, поэзией, истиной. Никто этим больше не интересуется.

— Есть еще люди, которых это интересует, — возразил Анри. А про себя подумал: «Мне следовало бы высказаться, следовало бы заявить ему, что у нас больше нет ничего общего». Однако нелегко без очевидного повода оскорбить старинного своего друга. Он поставил стакан, собираясь встать и уйти, но тут слово взял Ламбер.

— Кто же, например? — с жаром произнес он. — Во всяком случае, не в «Вижиланс». Чтобы вы приняли текст, он должен быть напичкан политикой, если же он просто красив и поэтичен, вы никогда его не опубликуете.

— Такой упрек я тоже готов сделать в адрес «Вижиланс», — заметил Луи. — Разумеется, можно писать великолепные книги на политические темы, пример тому твой роман, — добавил он учтиво. — Но я счел бы желательным, чтобы чистой литературе вернули ее права.

— Для меня эти слова лишены всякого смысла, — сказал Анри. И добавил язвительно: — Известно, куда это ведет, когда пытаются отделить литературу от всего прочего.

— Все зависит от времени, — возразил Луи. — В сороковом я безусловно был не прав, решив, что можно отстраниться от политики; поверь, я понял всю глубину своей ошибки, — добавил он проникновенным тоном. — Но сегодня, мне кажется, вновь появилась возможность писать просто так, для собственного удовольствия.

Он смотрел на Анри вопросительно и в то же время с почтением, словно и в самом деле добивался у него разрешения; эта притворная почтительность окончательно вывела Анри из себя; однако устраивать скандал было ни к чему.

— Каждый волен выбирать, — сухо сказал он.

— Не так уж волен! — возразил Ламбер. — Ты не отдаешь себе отчета, как трудно идти против течения.

Луи сочувственно кивнул:

— Это тем более трудно, что сегодня все направлено к тому, чтобы убедить личность: она ничего собой не представляет; если бы она вновь обрела себя, то вместе с тем обрела бы множество вещей; однако это порочный круг: ей не дают никаких возможностей.

— Нет, не дают, — с жаром подхватил Ламбер. Он с воодушевлением взглянул на Анри. — Помнишь, однажды в «Скрибе» мы об этом спорили; я говорил тебе, что каждый должен проявлять к себе интерес: я и сейчас так думаю. Если человек считает, что ни на что не годен, ничего собой не представляет и ни на что не имеет права, как ты думаешь, что из него получится? Посуди сам: Шансель нарочно дал себя убить, Сезенак принимает наркотики, Венсан пьет, Лашом продал свою душу компартии...

— Ты все путаешь! — возразил Анри. — Не вижу, что могла бы дать литература Венсану или Сезенаку. Что же до твоих историй с потерянной и обретенной личностью, — сказал он, обращаясь к Луи, — то это пустая болтовня. Есть личности, которые что-то собой представляют, и есть другие, ничего собой не представляющие: все зависит от того, что они делают со своей жизнью. Когда ты молод, то еще не знаешь, что из нее получится, и потому досадуешь, но как только чем-то заинтересуешься — чем-то, кроме себя, — проблемы исчезают сами собой.

Он говорил с возмущением. Его раздражало то, что Ламбер придавал значение разглагольствованиям Луи. Он встал:

— Мне пора идти. Скрясин выпрямился.

— Ты действительно решил не принимать во внимание мою информацию?

— Никакой информации ты мне не сообщил, — ответил Анри.

Скрясин налил себе стакан виски и залпом выпил его; потом снова схватил бутылку. Поспешно подошла Клоди и положила ладонь ему на руку.

— Думаю, папаша Виктор уже достаточно выпил!

— Вы что же думаете, я пью для собственного удовольствия? — громко крикнул Скрясин.

— А что, тоже неплохая была бы причина, — улыбнулся Анри.

— Только так я могу забыть! — сказал Скрясин, наполняя свой стакан.

— Забыть о чем? — растерянно спросила Югетта.

— Через два года русские оккупируют Францию, и вы встретите их на коленях, — заявил Скрясин.

— Через два года! — воскликнула Югетта.

— Да ничего подобного, — возразил Анри.

Перейти на страницу:

Похожие книги