– Значит, твоя семья не рада объединяющему духу лагеря, – начал Кэллам, глядя на меня, проверяя реакцию.
Я выдохнула и попробовала мороженое. Не рада? Скорее против.
– Ты понял это в зале, да?
– Ага. Еще как понял, – он замер у закрытой кофейни и повернулся ко мне.
Я шла. Я хотела двигаться, особенно, когда мы начали говорить о чуме под названием Эйнсворс.
– Спасибо, кстати. Я даже не успела толком поблагодарить за то, что ты спас…
– Твой череп?
Его резкие слова вызвали мой смех. Я бы не подумала, что могу смеяться в разговоре о моей семье.
– Это и мою гордость.
– Что с твоей семьей? Твои родители еще вместе, и у вас явно есть деньги.
– Все не просто, – Кэллам догнал меня после пары шагов. – Мои родители недолго еще будут вместе, если не прозреют, а наше имущество вот–вот продадут на аукционе.
Так говорить с человеком, которого я узнала всего две недели назад, было нереально. Я неделями набиралась смелости рассказать Эмерсон о ситуации дома, но тут рассказывала все парню, с которым даже не встречалась.
– Прости. Это больно для тебя, – он вдруг протянул мне свой наполовину съеденный рожок, словно предлагал попробовать.
Я не знала, почему – я достаточно много раз пробовала мороженое у других – но это ощущалось другим. Он словно предлагал кусочек него, и я не могла решить, принимать ли его. Странно.
– Спасибо, – я попробовала его мороженое. Это было просто мороженое, а не кольцо. – Неплохо. Я бы дала тебе попробовать свое, но мед – слишком сладкое для тебя.
Он сморщил нос, когда я поднесла к нему свой рожок.
– Все равно спасибо, – он покачал головой и отошел. – Что будешь делать, если они разведутся?
– Выживу. Подстроюсь. Сделаю все, пока не окончу школу и не уеду в колледж.
– Восстанешь из пепла, – я слышала ухмылку в его голосе, так что ткнула его локтем.
– Или я могу пачкать тротуары. Голубь, – я ткнула его локтем снова.
Он рассмеялся, отойдя от меня.
– Ты, похоже, все уже решила.
Я хотела ответить «Если бы». Но я молчала. Я часто задумывалась, решила ли хоть что–то. Когда дом заберут, где мы будем жить? Буду ли я в том же районе, где и школа? Придется переехать в другой штат? Я вообще увижу своих друзей? А как же Гарри и его частная школа?
– Кстати о планах… – начала я, зная, что пора сменить тему, пока у меня не началась паническая атака. – Что насчет тебя?
Его лицо исказилось, будто его поймали.
– Я запланировал все важное.
– Я про будущее, – не унималась я.
Он вздохнул.
– Ты настырная, да?
– Я знаю.
Он доел рожок, хрустя им, словно были проблемы с разжевыванием.
– Если ты так спрашиваешь о колледже, то я не решил. Я обдумывал это два года, так что вряд ли что–то изменилось бы за два дня.
Я замерла у магазина одежды. Он шагал.
– Эй, я открыла тебе свою жуткую жизнь. Ты не хочешь ответить тем же?
– Я не знаю, иду в колледж или нет. Я ответил тебе так раньше, и ответ не изменился, – он шагал, но уже медленнее. Ждал, пока я догоню.
– Итак, ты не знаешь, идешь ли в колледж. Я не это хочу знать, – я подбежала к нему и пошла в такт с его шагами. Он не смотрел на меня, но и не сверлил взглядом дыры в асфальте. – Но ты туда хочешь?
– Это тот же вопрос, – ответил он.
– Нет.
– Тот же.
Я доела мороженое.
– Это разные вопросы.
– Одинаковые.
– Разные.
Он застонал и посмотрел на меня.
– Ты упрямая. И раздражающая.
– И я жду… – я пожала плечами. – Ладно тебе. Я поделилась историей. Ответ – забота.
Он напрягся, словно готовился к удару.
– Я хочу в колледж, и я был бы первым в семье, – он плелся, словно тянул за собой семью слонов. – Но мое желание не важно, ведь я не смогу пойти в колледж. Я уверен.
– Почему нет?
Он раздраженно вздохнул, потому что мой вопрос был ожидаемым.
– Есть три причины.
Я сунула руки в карманы.
– Ты прогулял первые пару лет в старшей школе. Подумаешь. Так у всех, – Кэллам посмотрел на меня, не веря, что так у всех. – Ты трудился последний год, и постараешься в этом году, наберешь нормальный средний балл. И ты так сильно бегаешь, так что это должны учесть. Несколько уроков не удались – но это не повод бросать идею колледжа, если хочешь там побывать.
Кэллам остановился у старой католической церкви, судя по виду. Там было много широких ступеней, ведущих к большим деревянным дверям. Там даже была колокольня. Он уселся на одну из нижних ступеней, сцепил ладони.
– Не просто «несколько уроков», и это только первая причина.
– Какие еще две? – я опустилась рядом с ним, держась на безопасном расстоянии.
– Вторая – я не хочу бросать маму. Лето – одно дело, но четыре года – это много, а у нее остался только я. Папа… брат… они бросили ее. Я не могу так, – он сцепил ладони так, что вены проступили под кожей.
– Но ты будешь учиться. Сможешь приезжать. Выходные, праздники и так далее. Ты не бросишь ее, как твой папа, и не окажешься в тюрьме, как твой брат, – я начинала понимать, почему Кэллам был загадкой. – Я тебя понимаю, и это даже по–геройски, что ты хочешь заботиться о маме, но она не хотела бы, чтобы ты оставил мечты, чтобы быть с ней и ужинать вместе, – я посмотрела на него, а он глядел на небо.