Малый уголок

Вдруг дверь распахнулась. Я вскочил на ноги. Передо мной стоял Хадсон. Какой–то миг он был так же растерян, как я. Затем он закричал — я уж не помню что — и прыгнул. Он замахнулся кулаком, но я увернулся, я ловкий и занимался немного боксом; и тут он всем телом обрушился на меня. Мы сцепились. Он — крупный, сильный мужчина, больше меня, но я здорово крепкий. Он пытался сбить меня с ног, но я не намерен был ему поддаваться. Мы сцепились. Иногда он наносил мне удар, иногда я ему. Один раз мне удалось вырваться от него, но он кинулся на меня, как бык, и я пошатнулся. Мы перевернули все столы и стулья. Ну и драка это была! Я попробовал снова уйти от него, но не смог. Он подставил мне подножку, я еле удержался на ногах. Довольно скоро я понял, что он гораздо сильней. Но я более подвижный. Он был в пальто, а на мне оставалось только нижнее белье. Затем я оказался на полу, уж не знаю, сам я споткнулся или он силой меня свалил, и мы катались, как сумасшедшие. Он оказался сверху и стал бить меня по лицу, я ничего не мог сделать и только старался закрыть лицо рукой. И тут я подумал, что мне пришел конец. Господи, ну и напугался же я! Я собрал все силы и вырвался от него, но он тут же снова насел. Я чувствовал, что начинаю сдавать; он наступил коленом мне на горло, и я понял, что вот–вот задохнусь. Я попробовал закричать и не смог. Я откинул в сторону правую руку и вдруг ощутил, что в нее кладут револьвер. Клянусь, я сам не понимал, что делаю, все это произошло в одну секунду. Я согнул руку и выстрелил. Он вскрикнул и отпрянул назад. Я снова нажал курок.

Он громко застонал и свалился на пол. Я перевернулся и вскочил на ноги.

Я дрожал как лист.

…Фред откинулся в кресле и закрыл глаза; доктор Сондерс подумал, что он сейчас потеряет сознание. Юноша побелел как полотно, на лбу выступили крупные капли пота. Он тяжело перевел дух.

— Меня словно оглушило. Я видел, что Флорри стала на колени, и. хотите — верьте, хотите — нет, заметил, что она старается не испачкаться кровью. Она пощупала ему пульс и закрыла глаза. Встала.

— Я думаю, все в порядке, — сказала она. — Он мертв. — Она как–то странно взглянула на меня. — Не очень–то было бы приятно, если бы пришлось его добивать.

Меня охватил ужас. Видно, я все еще был сам не свой, иначе я не ляпнул бы такую глупость:

— Я думал, он в Ньюкасле.

— Он не поехал туда, — сказала она. — Он получил телефонограмму.

— Какую телефонограмму? — спросил я. Я не понимал, о чем она говорит. — Кто ее послал?

— Я.

— Зачем? — спросил я. И тут меня вдруг осенило. — Ты хочешь сказать, ты все это заранее подстроила?

— Не будь дурачком, — сказала она. — Тебе теперь одно надо: не терять головы. Иди домой и спокойно ужинай вместе со всеми. А я пойду в кино, как и собиралась.

— Ты — сумасшедшая.

— Вовсе нет, — сказала она. — Я знаю, что делаю. Все будет в порядке, если станешь меня слушаться. Веди себя так, словно ничего не произошло, и предоставь все мне. Не забудь: если это выплывет наружу, тебя повесят.

Я так и подскочил, когда она это произнесла, потому что говорила она со смехом. Господи, этой женщине все как с гуся вода.

— Тебе нечего бояться, — продолжала она. — Я не дам и волоску упасть с твоей головы. Ты — моя собственность, а я умею присмотреть за тем, что мне принадлежит. Я тебя люблю. Я тебя хочу. И когда все пройдет и быльем порастет, мы с тобой поженимся. Глупенький, ты думал, я когда–нибудь от тебя откажусь?!

Клянусь, я почувствовал, как кровь леденеет у меня в жилах. Я был вдовушке и не видел никакого выхода. Я глядел на нее во все глаза. Язык прилип у меня к гортани. Никогда не забуду выражения ее лица. Внезапно она взглянула на мою рубашку; на мне не было ничего, кроме нее и кальсон.

— Ой, посмотри, — сказала она.

Я посмотрел на себя и увидел, что с одной стороны вся рубашка промокла от крови. Только я хотел притронуться к ней, сам не знаю — зачем, как она схватила меня за руку.

— Не трогай, — сказала она. — Погоди минуту.

Она взяла газету и принялась тереть пятна.

— Опусти голову, — сказала она.

Я наклонил голову, и она стянула с меня рубашку.

— Больше нигде нет крови? — спросила она. — Чертовски повезло, что ты был без брюк.

На кальсонах крови не было. Я быстро оделся. Она взяла рубашку.

— Я ее сожгу. И газету, — сказала она. — На кухне разведен огонь. У меня сегодня стирка.

Я посмотрел на Хадсона. Он был мертв, сомневаться не приходилось. Мне чуть худо не стало, когда я на него взглянул. На ковре была большая лужа крови.

— Ты готов'¹ — спросила она.

— Да, — сказал я.

Она вышла со мной в коридор и, прежде чем открыть дверь, обвила мне шею руками и поцеловала так, словно готова была проглотить.

— Любимый, — сказала она. — Мой любимый!

Она приоткрыла дверь, и я выскользнул наружу. Было очень темно.

Я шел словно во сне. Шел я быстро. По правде говоря, еле удерживался, чтобы не побежать. Я натянул шляпу на нос и поднял воротник, но прохожих почти не было, и никто бы меня не узнал. Я сделал большой крюк, как она велела мне, и сел на трамвай в противоположном конце города, поблизости от Честер–авеню.