Малый уголок

— Ничего не значит. Я плаваю с малолетства, лет тридцать, а то и больше, и коли человек помер на британском корабле, ему и похороны должны быть британские. Перед смертью все равны, вам ли не знать этого, док; в такой момент мы не можем винить человека за то, что он япошка, или ниггер, или даго, или еще там кто–нибудь. Эй, ребята, спустите шлюпку, да пошевеливайтесь. Я сам поеду на шхуну. Когда я увидел, что вы там застряли, я все понял. Вот почему я брился, когда вы вернулись.

— Что вы намерены делать?

— Поговорить со шкипером этой самой шхуны. Все надо сделать как положено. Устроить япошке проводы по первому разряду. Я поставил это себе за правило на всех судах, где был шкипером. Производит на команду большое впечатление. Знают, на что могут рассчитывать, коли с ними что стрясется.

Шлюпку спустили на воду, и капитан уехал. На корме появился Фред Блейк. Взлохмаченные волосы, неясный румянец, голубые глаза, вся его сияющая весенняя свежесть делали его похожим на юного Вакха с венецианской картины. Доктор, усталый после почти бессонной ночи, почувствовал на мгновение зависть к его вызывающей молодости.

— Как больной, доктор?

— Умер.

— Уж кому везет, так везет, да, док?

Доктор Сондерс внимательно взглянул на него, но ничего не сказал.

Через некоторое время они увидели, что шлюпка возвращается, но без капитана Николса. Матрос по имени Ютан, хорошо изъяснявшийся по–английски, передал, что капитан всех их ждет на шхуне.

— На кой черт? — спросил Блейк.

— Поехали, — сказал доктор.

Двое белых спустились за борт, за ними — оставшиеся на люггере матросы.

— Капитан сказал — все. Китаец тоже.

— Прыгай сюда, А-Кай, — позвал доктор боя, который с безразличным видом пришивал пуговицу к штанам.

А-Кай отложил работу и, дружелюбно улыбаясь, легко ступил в шлюпку. Лодка пошла к шхуне. Когда они взобрались по веревочному трапу, увидели, что капитан Николс и австралиец уже их ждут.

— Капитан Аткинсон согласен со мной, что мы должны исполнить свой долг перед этим бедным япошкой, — сказал Николс, — и раз у него самого нет опыта, попросил меня провести всю церемонию как полагается.

— Верно, — сказал австралиец.

— Я знаю, что не мне это делать. Когда кто отдает концы на море, отпевать его — дело капитана, но на всей шхуне нет молитвенника, а капитан Аткинсон не смыслит в этом ни шиша. Ведь так, капитан?

Австралиец торжественно кивнул.

— Но я думал, что вы — баптист, — заметил доктор.

— Вообще–то да, — сказал Николс. — Но когда доходит до похорон и такого прочего, я всегда брал молитвенник ивсегда буду брать молитвенник. Ну, капитан, когда клиент будет готов, мы соберем всех на палубе и приступим.

Австралиец прошел на нос и через несколько минут присоединился к ним.

— Остались последние стежки, — сказал он.

— Один стежок вовремя стоит девяти зазря, — отозвался капитан Николс к некоторому удивлению доктора.

— Может, пропустим глоточек, пока ждем? — спросил австралиец.

— Не сейчас, капитан. Когда кончим. Делу время — потехе час.

Появился один из матросов.

— Готово, хозяин, — сказал он.

— Прекрасно, — отозвался капитан Николс, — Пошли, ребята.

Он держался прямо. Двигался энергично. Его хитрые глазки поблескивали, словно предвкушая удовольствие. Доктора позабавила его затаенная веселость. Было ясно, что шкипер наслаждается всем происходящим. Они прошли на корму. Команды обоих парусников, все — негры, уже собрались, многие с трубками во рту, кое–кто с прилипшим к толстым губам окурком сигареты. На палубе лежал сверток, как показалось доктору, в мешке из–под копры. Он был очень маленький. Трудно было поверить, что в нем мог уместиться человек.

— Все здесь? — спросил капитан Николс, оглядываясь. — Прекратите курить. Надо иметь уважение к смерти.

Матросы вынули изо рта трубки, выплюнули окурки сигарет.

— Станьте вокруг. Вы — рядом со мной, капитан. Я делаю это, только чтобы выручить вас, сами понимаете, и прекрасно знаю, что это не мое, а ваше место. Все готовы?

Воспоминания капитана Николса об отпевании оказались довольно отрывочными. Начал он с молитвы, которая была многим обязана его воображению, но прочитал ее с праведным пылом. Язык его пестрел цветами красноречия. Закончил он громовым «аминь». — Теперь мы споем гимн. — Он посмотрел на матросов. — Вы все ходили в школу к миссионерам, так что пойте, не жалейте глоток. Пусть вас услышат в самой Макасаре. «В бой, Христово воинство, в наш бескровный бой!»