Малый дом в Оллингтоне. Том 2

А между тем в пять часов, когда вышел из должности, Кросби все-таки отправился туда. Он оправдывал себя тем, что ему вовсе нечего делать и что сейчас улыбки тещи все-таки лучше нахмуренных бровей. Итак, он зашел к Ламберту и узнал, что браслет отослан в замок Курси еще месяца два тому назад.

После этого Кросби обедал в своем клубе Себрайт. Обедал один и на этот раз не испытывал того наслаждения, какое доставляла некогда поставленная перед ним полубутылка хереса. Время от времени к нему подходили знакомые и обменивались с ним несколькими словами, двое или трое из них поздравляли его с предстоящим браком, но клуб уже утратил свою прежнюю привлекательность. Кросби не становился более посередине ковра, не позволял себе свободно обращаться с речью то к одному лицу, то к другому, свободно шутить и громко сообщать при этом последние новости. Как ясно усматривается при этом падение человека с высшей ступени почета, даже если ступень не так уж и высока, а падение незначительно. Где тот человек, который может вынести подобное падение, не переменившись ни в лице, ни в голосе, ни в походке, ни в движениях? Кросби сознавал свое падение и обнаруживал это даже в приемах, используемых, чтобы скушать баранью котлету.

В половине девятого Кросби был уже в Портман-сквер и застал будущую тещу и невесту подле скромного камина, в небольшой гостиной, относящейся к дальней половине дома. Мебель гостиной была покрыта небелеными чехлами, вся обстановка в ней вызывала то холодное, неприятное чувство, которое ощущается при входе в необитаемые комнаты. По дороге из клуба в Портман-сквер Кросби углубился в серьезные размышления. Жизнь, какую он вел до сих пор, для него миновала. Он перестал уже быть баловнем клуба, ему не станут более потворствовать как человеку, которому все удовольствия в жизни доставались без всяких усилий с его стороны. Такому его счастью, длившемуся несколько лет, суждено теперь кончиться. И что же приобретал он взамен того, чего лишался? Он мог, конечно, оставаться победителем в своем комитете, имея больше способностей в сравнении со своими сослуживцами, но подобная победа едва ли могла удовлетворить его. Кросби размышлял и о том, нельзя ли ему сделаться счастливым в своем доме, нельзя ли из Александрины после удаления ее от матери сделать такую жену, которую он бы мог любить искренно. Ничто так не смягчает чувства человека, как неудачи, и ничто не заставляет его так заботливо обращаться к мысли о своем семейном быте, как толчки, получаемые вне дома. Кросби изменил Лили Дейл, потому что внешний мир казался ему слишком блестящим, чтобы отказаться от этого блеска. Теперь он решился заменить ее Александриной, потому что его внешний мир невыносимо давил на него. Увы, увы! Человеку не так-то легко раскаяться в своих прегрешениях и отмыться дочиста от пятен этих прегрешений.

Когда Кросби вошел в комнату, обе леди, как я уже сказал, сидели перед камином. Кросби тотчас заметил, что графиня не в духе. В самом деле, между графиней и ее дочерью произошла маленькая размолвка по предмету приданого, и Александрина решительно объявила матери, что уж если выходить замуж, то она выйдет не иначе, как получив все необходимое и приличное дочери графа. Напрасно мать старалась объяснить, употребляя при этом обтекаемые фразы, что в нынешнем случае за недостаток приличия надо скорее обвинять плебея-мужа, чем благородного родителя. Александрина была непоколебима и отстаивала свои права, давая графине понять, что если на ее заказы относительно гардероба не последует согласия, то она вернется в Курси девицей и приготовится вести одинокую жизнь вместе с Розиной.

– Милая моя, – сказала графиня плачевным голосом. – Ты не можешь представить себе, что мне придется вытерпеть от твоего отца. Да и к тому же ты можешь получить все эти вещи впоследствии.

– Папа не имеет никакого права поступать со мною таким образом. Если он сам не хочет наградить меня деньгами, так пусть отдаст мне то, что принадлежит по праву.

– Ах, моя милая, это вина мистера Гейзби.

– Мне все равно, чья бы ни была вина. Во всяком случае, она не моя. Я не допущу, чтобы он сказал мне, – под словом «он» подразумевался Адольф Кросби, – что ему пришлось заплатить за мои свадебные наряды.

– Разумеется, нет.

– И за наряды, и за вещи, которые мне необходимы немедленно. Лучше объявить ему теперь же, что свадьбу должно отложить.

Разумеется, Александрина стояла на своем, между тем как графиня, с материнской преданностью, почти равной преданности пеликана[23], отвечала, что граф ведь больше ничего не может сделать, если только убить свою супругу за расточительство. Вещи были заказаны именно так, как было угодно Александрине, и графиня приказала послать счета к мистеру Гейзби. В этом случае мать проявила много самоотвержения, но видела, что со стороны дочери ничего подобного не наблюдается, и потому графиня была очень сердита на Александрину.

Кросби, взяв стул, устроился между ними и с особенным юмором рассказал историю о браслете.