Малый дом в Оллингтоне. Том 2

– Что же делать, Хопкинс, – сказала мистрис Дейл. – Теперь это решено и, я боюсь, не может быть перерешено.

– Решено! Гм! Скажите мне это: неужели вы думаете, мистрис Дейл, что он долго проживет здесь один, не имея ни души, кому бы сказать сердитое словцо, кроме разве меня да Дингльса, а Джолиф хуже всякого – страшно сердит сам. Разумеется, ему этого не вынести. Если вы уедете, мистрис Дейл, мистер Бернард будет здесь сквайром меньше чем через год. Он приедет из Индии, вот что!

– Не думаю, Хопкинс, чтобы это так огорчило моего деверя.

– Ах, мэм, вы не знаете его, не знаете, как я, не знаете всех его капризов и причуд. Я знаю его, как старую яблоню, которую растил сорок лет. В этих старых деревьях много есть червоточины, – многие говорят, что они даром только занимают место, но я знаю, где течет сок, где покажется цвет, где будет самое сладкое яблоко. Не следует раньше времени убивать старые деревья, если хорошо с ними обходиться, так они все будут жить.

– Надеюсь, что Бог продлит жизнь нашему родственнику, – сказала мистрис Дейл.

– В таком случае, мэм, не торопитесь уезжать в Гествик. Вы знаете, Дейлы ничего не любят делать торопливо. Не мое дело, мэм, и говорить об этом. Я пришел сюда только за тем, чтобы узнать, какие цветы желаете взять с собой из теплицы.

– Никаких, Хопкинс, благодарю тебя, – сказала мистрис Дейл.

– Он сам приказал мне отобрать самые лучшие, и я должен исполнить приказание.

Говоря это, Хопкинс сделал головой движение, которым намекал на сквайра.

– У нас нет места для них, – сказала Лили.

– Я должен прислать, мисс, хоть несколько горшков, все-таки будет веселее. Я думаю, там будет очень скучно. И опять хоть бы доктор – у него нет того, что можно бы назвать настоящим садом, – а так, маленький палисадник позади дома.

– Во всяком случае, мы не хотим разорять это дорогое старое место, – сказала Лили.

– Стоит ли об этом беспокоиться? Сквайр будет так огорчен, что пустит в сад овец или просто велит разорить его. Увидите, если он не велит. Что касается здешнего дома, то он запустеет, когда вы уедете. Вы не думайте, что он отдаст его в аренду чужим людям! Сквайр ни за что этого не сделает.

– Ах Боже, Боже! – воскликнула мистрис Дейл, как скоро Хопкинс удалился.

– Что с вами, мама? Он добрый старик, и, конечно, слова его не должны вас огорчать.

– Право, не знаешь, что делать. Я не хотела быть эгоисткой, но, мне кажется, мы делаем самую эгоистическую вещь в мире.

– Нет, мама, тут нисколько нет эгоизма. Кроме того, не вы это затеяли, а мы.

– Знаешь ли, Лили, я тоже разделяю чувство насчет нарушения старого образа жизни, о котором говорит Хопкинс. Я думала, что буду радоваться, покинув это место, а теперь, когда наступило время покидать, мне становится страшно.

– Вы хотите сказать, что раскаиваетесь?

Мистрис Дейл не отвечала сразу, она боялась употребить слова, от которых нельзя было отказаться. Наконец она сказала:

– Да, Лили, кажется, я раскаиваюсь. Я думаю, мы сделали нехорошо.

– В таком случае что же нам мешает переделать? – сказала Лили.

В тот день собрание за обедом в гествикском господском доме было не очень блестящее. Граф прилагал все усилия, чтобы гости были довольны и веселы, но веселье что-то не прививалось к его дому, который, как мы уже видели, был резиденцией, далеко не похожей на резиденцию другого графа в замке Курси. Леди Де Курси, во всяком случае, умела принимать и угощать гостей, хотя подобное действие всякий раз заставляло поднимать трудные вопросы ее домашнего быта. Леди Джулия не понимала этого, но зато от леди Джулии никогда не требовали отчета об издержках на наем лишней прислуги, ее не спрашивали по два раза в неделю, кто, черт побери, заплатит по счету виноторговца? Что касается лорда Де Геста и леди Джулии, то они были очень довольны и рады гостям, но относительно гостей, я должен допустить, что им было скучно. От собравшихся гостей за обедом графа нельзя было ожидать особенного воодушевления. Сквайр был человек, который редко посещал собрания и вовсе не умел быть душой компании за столом, полным разных людей. При нынешнем случае он сидел подле леди Джулии и время от времени обращался к ней с немногими словами о состоянии сельского хозяйства. Мистрис Имс страшно боялась всех вообще и графа в особенности, подле которого сидела, и беспрестанно величала его «милордом», показывая своим тоном, что ее повергают в трепет даже звуки собственного голоса. Мистер и мистрис Бойс тоже были за столом. Сам Бойс сидел по другую сторону леди Джулии, а жена его – по другую сторону графа. Мистрис Бойс всеми силами старалась показать свою непринужденность и говорила, быть может, больше других, но этим самым страшно надоела графу, так что на другой день он сказал Джонни Имсу, что эта гостья хуже быка. Священник кушал с аппетитом, но прежде и после затрапезной молитвы говорил очень мало. Он был грузным, рассудительным, медлительным человеком, который был занят собой и своими соображениями.

– Чудесное было тушеное мясо, – сказал он по возвращении домой. – Почему у нас не могут приготовить точно так же?