Маленький отель на Санторини

Уличный художник нетерпеливо кашляет, привлекая внимание к своей работе. Я подхожу к его портрету. Он не завершен до конца, но довольно узнаваем. Художник точно передал фотографическое сходство, но в его работе нет ни настроения, ни чувств, ни души. Ведь я для него – всего лишь одна из сотен туристок, которых он рисует на протяжении многих лет. Даже порыва ветра, который так умело изобразил Стефанос, на этом портрете нет. Мои волосы лежат ровно, как будто меня рисовали не на продуваемой ветром улице, а в студии.

Художник пытливо смотрит на меня, и я не могу его обидеть. Хвалю портрет и достаю из кошелька пятьдесят евро. Столько он берет за свою работу, и по торжеству в его глазах я понимаю, что деньги эти ему не лишние. Сезон еще не начался, туристов немного, не просто же так он окликнул меня, желая подзаработать. Он довольно убирает купюры в карман брюк и начинает сворачивать лист, чтобы мне отдать.

А я подхожу к Стефаносу. Он стоит в окружении своих поклонниц, которые щебечут на английском, французском и русском. Две мои соотечественницы, лет тридцати пяти, без стеснения обсуждают, какой красавчик этот художник.

– Я бы не отказалась позировать ему ню, – игриво замечает одна из них – блондинка с ярким макияжем и накаченными губами, выпячивая пышную грудь. – Говорят, греки – страстные любовники.

Мне хочется ответь ей что-то резкое, чтобы заткнулась, но Стефанос даже не смотрит на нее, он не сводит глаз с меня:

– Так каков вердикт? Я проиграл?

– А ты как думаешь? – Я улыбаюсь и перевожу взгляд на его работу. – Это мой лучший портрет.

Я на нем красивая, смелая, сексуальная. Лучшая версия себя.

– Значит, я заслужил награду? – радуется Стефанос.

– Определенно.

Я быстро наклоняюсь и целую его в губы. Они еще сладкие от апельсинового сока, который мы пили на двоих. На миг все вокруг исчезает, как будто мы остались вдвоем во всем мире, но затем аплодисменты и возгласы зевак возвращают меня в реальность.

Наш первый поцелуй получился спонтанным, как порыв ветра, и таким же мимолетным. Всего несколько секунд сладости и нежности на глазах у других туристов. Эффектное завершение шоу, хотя я об этом вовсе не думала. Мне просто захотелось поблагодарить Стефаноса за портрет.

Туристы начинают расходиться. Русская блондинка с ярким макияжем на ломаном английском кокетливо спрашивает Стефаноса:

– А мой портрет нарисуете?

Но Стефанос с коротким «нет» отворачивается от нее, он еще опьянен моим поцелуем, в его глазах – туман.

Мы забираем оба портрета, свернув их в трубочку, и уходим. Я вижу, что к уличному художнику садится позировать скромная европейка лет сорока с короткой стрижкой, а ее подруга остается ждать в сторонке. Что ж, состязание со Стефаносом послужило ему пиаром, и сегодня он не будет сидеть без работы.

Стефанос быстро ведет меня за собой вдоль обрыва над морем, я едва успеваю за ним. Куда он так торопится? Сначала я не решаюсь спросить, потом просто не успеваю. Стефанос утягивает меня в переулок между домами, под сень цветущего розового олеандра, и, вжав в стену, страстно целует.

Поцелуй, который он возвращает мне, такой пылкий и неистовый, что у меня подгибаются колени, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть, но роняю свернутые в трубочку и перетянутые резиночкой портреты.

– Вау, – ошеломленно говорю я, когда Стефанос отстраняется.

– Я мечтал об этом с того дня, как впервые тебя увидел, – тяжело дыша, признается он.

– А мне казалось, что в первый день ты меня вообще не заметил, – дразню его я, – тебе было дело только до твоей картины и заката.

– В первую очередь, я мужчина. И только потом художник, – усмехается Стефанос и снова меня целует.

Проходящие мимо туристки замечают нас и хихикают. Я смущенно прячу лицо за цветущей розовой веткой и наступаю на что-то под ногами. Свернутые в трубочку портреты! Я о них совсем забыла! Наклонившись, поднимаю сверток, примявшийся с одной стороны, и стираю с него пыльный след. Что угодно, лишь бы не смотреть в глаза Стефаносу.

– Пройдемся вдоль кальдеры? – предлагает он, и я с облегчением киваю.

Лучше смотреть на море и пейзажи Фиры, чем на него! Наш поцелуй все изменил, и теперь я не знаю, как себя с ним вести. За кого он меня принимает? За легкомысленную русскую, ищущую приключений, пока ее жених остался в Москве? Лучше не думать об этом, а просто насладиться видами, ради которых приезжают туристы со всего мира.

Променад, идущий на высоте вдоль моря, постепенно сужается и поднимается вверх. С одной стороны возвышаются на один-два этажа жилые белые дома с крашеными синими калитками и горшками с геранями на ступеньках. С другой, вниз по скале, спускаются белые крыши отелей и ресторанов.

– Ильос, – внезапно говорит Стефанос.

Я в недоумении поворачиваюсь. Он широко улыбается и указывает на солнце у нас над головой:

– Ты хотела учить греческий. Ильос – это «солнце» по-гречески.

– Ильос, – повторяю я, катая незнакомое слово на языке, как карамельку.

Мы идем дальше, и он продолжает урок, называя все вокруг:

– Таласса – «море». Икос – «дом». Гата – «кошка».