Мальчишка с бастиона

Доктор, словно продолжая говорить с раненым, так же запальчиво ответил: её - Люди дружить обязаны. А они не хотят. Кровь разменной монетой стала. Но когда-нибудь будет земля без войн! - и вдруг остановился: - А ты кто такой? - и неожиданно закричал: - Кто пустил без разрешения?!

Николку словно ветром сдуло.

Во дворе подошёл Федот и, тронув мальчишку за плечо, сказал:

- Поехали, отвезу обратно… - Уже на Екатерининской улице возница проговорил: - А знаешь, кто тебя выдворил? Это что ни на есть самый главный врач - Пирогов Николай Иванович…

В этот день мальчик возвратился в Кривой переулок позднее обычного.

А ночью ему приснился сон.

Низкая длинная землянка. В глубине - несколько огоньков, и голоса то наплывают, то вновь откатываются, словно прибой. А он никак не может уловить, кто это говорит: то ли его командир Забудский, то ли поручик Дельсаль. Да и слова какие-то странно знакомые. «Солдат воюет за Отечество, не за вас, не за меня и не за питерского барина, господа, - за Отечество!». Качаются огоньки над столом, и вот уже стол оказывается палубой корабля, который неумолимо тонет. Медленно исчезают огоньки в дрожащих водах Большого рейда. Парусник ложится на дно, чтоб не пропустить корабли врага в бухту. На дне темно и беззвучно… …Утром Алёнка, как обычно, собралась уходить.

- Ты куда? - остановил её Колька.

- На баксион. Я теперь на пятый хожу - ближе.

- И я с тобой.

Девочка удивлённо посмотрела на Кольку. Что с ним такое случилось? Ведь в последнее время он избегал даже разговоров о бастионах, а теперь сам напрашивается. Мальчишка перехватил её взгляд:

- Погляжу только и до хаты…

От дома Саввишны до пятого бастиона минут пятнадцать ходьбы, не больше. Но попали они туда часа через два - пришлось долго стоять в очереди у колодца. Не идти же с пустым кувшином к батарейным!

Бастион встретил их развалинами. Всё, что могло быть разрушено, было разрушено.

Всё, что могло гореть, - сожжено. По всему было видно: огненный смерч второй бомбардировки крепко зацепил и пятый бастион.

Если пушки уже успели установить на позиции, то за брустверы и землянки ещё не брались - не хватало людей. Даже минные колодцы были вскрыты, а защищающие их блиндажи снесены начисто.

С пятого бастиона хорошо просматривался четвёртый. Как на ладони была видна лощина, соединяющая их. Лощину перерезала траншея. По ней бастионы сообщались между собой. Не одна сотня солдат и матросов сложила в лощине свои головы.

Недаром прозвали её «Долиной смерти».

Алёна и Колька подошли к полуразрушенной землянке. Возле неё, в укрытии, матрос прилаживал к лафету маленькую мортирку. Он так увлёкся своим делом, что не заметил детей.

- Дядя Ковальчук! - позвала Алёнка.

Матрос поднял голову, и глаза его радостно заблестели.

- А, Голубоглазка! - Видно, носить ей это прозвище веки-вечные. - Слезай сюды. А цэ хто с тобой? Кавалер?

Алёнка надулась.

- Скажете такое, дяденька. Он тоже бонбардир, с четвёртого баксиона. Николка Пищенко.

- Ну? - смешно раздул щёки Ковальчук. - Тогда прошу прощенья.

Дети спустились в нишу. Колька сразу же подошёл к мортирке и спросил:

- Аглицкая?

- Аглицкая, - подтвердил матрос, с любопытством разглядывая подростка.

Тот вздохнул и отошёл.

- Може, пальнуть желаешь?

- Желаю, - серьёзно ответил Пищенко.

- А ну давай!

Колька привычно зарядил мортирку и поднёс к запальнику калёный прут. Вздрогнув, орудие откатилось назад.

Ковальчук взял перевязанную бечёвкой трофейную подзорную трубу и направил её в сторону английских позиций.

- Ишь ты! - с уважением сказал он, - в аккурат попал. По-матросски! Батя в солдатах али матрос?

- Погибши они на баксионе, - шепнула Ковальчуку Алёнка.

Бомбардир крякнул с досады за неуместный вопрос и сказал:

- Ты чаще приходь до нас, Николка.

- Я тут останусь! - вдруг заявил Пищенко.

- Командиров бы надо спросить, - задумался матрос, - вон они у тому блиндажу находятся.

Колька решительно направился к офицерской землянке.

- Постой! - догнал «го Ковальчук, - разом пойдём. - И пояснил: - За стрельбу твою скажу. …С бастиона Голубоглазка возвращалась одна. И в Кривой переулок Колька не пришёл ни сегодня, ни завтра…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Степан Ковальчук. Редут Шварца. «Похлеще Минье!» Дядька Маврикий. В подземелье. Конец пятьдесят третьей батареи.

Музыка, музыка, музыка…

Кажется, сейчас только она владычествует над редутом Шварца, разбомблённым, снесённым почти начисто. Светлые звуки венских вальсов наполняют окопы, врываются в землянки и блиндажи. В темноте они звучат особенно печально, вызывая воспоминания таких далёких мирных дней…

Ковальчук выпрямился, отбросил кирку в сторону и закурил.

- Вот, брат Николка, яки блинци, - задумчиво произнёс он, - музыку и ту до дела приспособили. Хитро!

Колька перестал копать и, облокотившись на лопату, стал ждать, что ему ещё скажет матрос. Но Ковальчук только сосредоточенно попыхивал цигаркой и молчал: мол, и так всё ясно. А полковой оркестр без всякого перехода сменил задумчивый вальс на развесёлую мазурку.