Мальчишка с бастиона

Антонина Саввишна лежала всё в той же позе - без посторонней помощи она не могла поворачиваться. Колька разогрел похлёбку и поднёс ей. Но от пищи Саввишна отказалась.

- Алёнка прибегала, мы с нею и поснедали. Ты бы сам поел, сынок…

- Я не хочу, - отказался Колька и спросил: - А Алёнка куды подевалась?

- Должно быть, на баксион поплелась, - тихо, словно ворочая языком тяжести, ответила Саввишна. - Корпию там теребит али ещё каку работу сполняет, она у меня ко всему приверженная. Ты б подложил мне, сынок, тюфячок под голову - замлела я вся.

Колька выбрал подушку помягче.

- Удобно этак? - спросил он, подсовывая подушку под изголовье.

- Спасибо, Николка, удобно, - и продолжала прерванный разговор. - Уйдёт она на баксион, сейчас на пятый повадилась ходить, а у меня сердце захолонёт - убить же свободно может. А как ей расскажешь про материнские думки? Оно, конечно, нет желания под супостатом жить. Вот и приходится малому и старому в битве участвовать. Да ты приляг, сынок, тоже небось умаялся за день.

Колька лёг на лежанку и закрыл глаза. И сразу же словно окунулся в воду. Мутные круги расползались вдаль, потом они стирались и превращались в пороховой дым. И вдруг он увидел, как маленькая Голубоглазка под свистящими ядрами и пулями пробирается на бастион. Угрожающе цокают по камням пули, зло шипят запальные трубки. Над головой девочки проносится хрипящая шрапнель. Мимо! Мимо! Мимо! Но вот огромное ядро, величиной с дом, летит прямо на Алёнку. «Поберегись!» - кричит Колька. Но Голубоглазка не слышит. Ядро всё ближе и ближе… Мальчишка делает усилие и вскакивает на лежанке.

- Привиделось? - ласково спрашивает его Саввишна.

Колька кивает головой и снова ложится. Он уже не может вспомнить, что его так встревожило. Вспоминает, вспоминает, но вскоре усталость берёт верх, и мальчишка засыпает…

Проходили дни. Антонина Саввишна начала подниматься с кровати и всё внимательнее присматривалась к Кольке. Время словно отказывалось лечить его. Он мрачнел и мрачнел. Каким-то материнским чутьём Саввишна поняла, как действуют на мальчика разговоры о войне, и строго приказала Алёнке не сообщать при нём о делах на бастионах.

А Голубоглазка продолжала ходить к орудиям. Колька каждое утро отправлялся по воду и за дровами. Но иногда в пути он вдруг вспоминал, что Алёнка там, на линии огня - становилось страшно за это маленькое, тихое существо, - он поворачивался и, забыв обо всём, бежал наверх, к пятому бастиону. Но тишина останавливала его - со стороны бастиона стрельбы не слышно. Кляня себя за малодушие, Колька поворачивал обратно.

Однажды он встретил Федота. Арба с ранеными медленно катилась по исковерканной мостовой, грохоча, как целая артиллерийская бригада. Колька подумал было улизнуть - ему очень не хотелось встречаться с кем-либо из старых знакомых, - но возница уже заметил мальчика и остановил лошадей. Колька вынужден был подойти.

- Здорово, браток! - ласково сказал Федот, слезая на мостовую. Кони повернули головы и, узнав парнишку, радостно заржали. Колька непроизвольно улыбнулся и в ответ погладил вспотевшие добрые морды.

- Узнали, труденыши, - расчувствовался Федот. - Да и как не узнать, ты их небось хлебом своим кормил! Думаешь, я не замечал? - и он хитро улыбнулся мальчишке.

- Кормил, - согласился Колька и тоже улыбнулся.

- Слушай, браток, сидай ко мне, - Федот указал на арбу, - прокатимся и заодно побалакаем, а то калеченые стонут - надобно быстрейше в гошпиталь доставить.

Колька хотел было отказаться, но потом молча подтянулся и сел на краю сиденья.

Арба покатилась дальше.

- У кого приютился? - спросил после минутного молчания Федот.

- У Антонины Саввишны.

- А! Это добре. Зайти надобно. Привет ей передавай. Не забудь.

Колька пообещал. Кто-то громко застонал сзади. Федот повернулся и привычно бросил:

- Держись, родимый. Гошпиталь уже близко, зашьют, приладят - плясать будешь!

Колька опустил голову. «Сколько раз на день он повторяет эти слова!» - мелькнуло в голове.

А Федот продолжал:

- Ветрел на днях дружка твого - Василия Доценко. У него… тоже… отца… Остался при батином орудьи. Теперь, говорит, вдвойне мстить нехристям буду…

Они замолчали. Незаметно телега подкатила к госпиталю. Начали выносить раненых.

Колька прошёл за носилками в большой, высокий зал. Ударило запахом пота и лекарств. Он огляделся. Почти у входа над одной из коек склонился врач в белом халате и в чёрной шапочке. Он говорил:

- Я понимаю твою ненависть к сей войне. Только ненависть ненависти рознь. Тех, кто пришёл на нашу землю, чтоб залить её кровью, я, врач, готов убивать вот этими руками, которые каждодневно спасают жизни…

Колька подошёл ближе к доктору. Его жестковатое волевое лицо светилось такой убеждённостью, что мальчишка непроизвольно подумал: «Хоть бы не замолчал, хоть бы говорил ещё!»

И человек в чёрной шапочке продолжал:

- Вот какой ненавистью сильны мы. На всё идём - только чтоб враг земли нашей не топтал! Корабли затопили в бухте - пусть,не войдут паруса чужие!

Колька неожиданно спросил:

- А может так быть, чтоб по всей земле никакой войны никогда не было?