Мальчики для девочек, девочки для мальчиков

Еще была девушка с некоторой сумасшедшинкой: зайдя в отель, она скользнула мимо портье и пробежала по лестнице вверх тридцать маршей: боялась, что лифтер ее остановит; позвонила в дверь номера, а когда он открыл, вошла и быстро-быстро стала расстегивать спереди платье, поясняя: «Мне надо в душ, мне срочно надо в душ, потому что на этаж я поднималась пешком».

Причина, по которой он рассматривал ее кандидатуру наряду с прочими, состояла в том, что она была из крестьян – на старой родине ее родители были виноделами. У нее были красивые ступни, правда очень темные и несколько грубоватые из-за того, что она совершенно за собой не следила. Еще у нее были густые черные волосы и такие белые зубы, каких он никогда ни у кого, кроме чернокожих, не видывал. У ее родителей было одиннадцать детей, и она была чуть не самой младшей – кажется, третьей с конца, – а родители всегда были бедными, но каждый раз ухитрялись выставлять на стол кучу всякой еды, чтобы все наелись, и вина. Если бы он ее даже выбрал, ничего бы у них не вышло, потому что единственным ее желанием было попасть на сцену. Она пришла и во второй раз, опять поднималась пешком, и он распорядился, чтобы ее пускали в лифты. Она была ему за это благодарна, но сказала: «Да ну, зачем это?» [Никогда ее не забуду.]

Еще была женщина, которая сказала, что пишет о нем очерк для какой-то газеты в Южной Каролине, и попросила об интервью, но не задала ни одного вопроса, и у него создалось впечатление, что она принимает его за человека, написавшего книгу, которую написал совершенно другой писатель.

Еще была женщина, которая делала рекламу одному известному ночному клубу, и все было с ней нормально, пока однажды вечером она не сказала: «Слушай, а давай я буду твоим агентом по рекламе».

Были и другие, и все они ему подходили прекрасно – ему, но не будущим детям. Они подходили на данный момент, но не навечно.

Ну вот, а теперь это, стало быть, навечно. Он уже не сын, и вот она, его женщина, бедняжка, вот она, их мать, сидит в отчаянии у печки и грызет ногти, наманикюренные в салоне пару часов назад.

Глава 17

Он стоял у окна, глядя на проезжающие машины и трамваи. И думал о том, что пять минут уже они не разговаривают, потому что опять поссорились.

Они ссорились каждый день, но приблизительно раз в неделю ссорились по-крупному, когда женщина визжала, а мужчина ее бил. Ссоры возникали все время. А серьезные ссоры бывали очень серьезны. Потом их мучил стыд и безнадежность, а единственное, что выводило из этого состояния, – это дети, о которых нельзя забывать и надо заботиться – примерно так, как эта женщина только что успокаивала плачущую дочку.

Мужчине хотелось что-нибудь сказать – что-то такое, что будет правдой и поможет, но что бы он после ссоры ни говорил, ничего все равно не менялось и на следующий день они опять ссорились. А через шесть или семь дней снова ссорились по-крупному.

Он уже объяснил ей, как им быть, но это он объяснял ей во время и после почти каждой их ссоры, кроме, разве что, самых мелких. Может, проще было бы просто плюнуть? Может, перестать что-то от нее все время требовать, может, смириться, пойти туда, куда хочется ей, а не тащить ее за собой насильно?

Что ж, можно.

Он так и поступил бы, если бы не нужно было писать.

Вот ведь во что все уперлось.

Если бы можно было разом хапнуть тридцать тысяч долларов и рассчитывать на доход в двадцать пять тысяч в год, не было бы проблем. Ей было бы не нужно меняться. А он радостно скакал бы вслед за ней и был бы рад забыть о пишущей машинке.

Почему нет?

Все, чего он хотел, что ему в этой жизни было нужно, – это иметь семью. Главной причиной того, почему он пишет, первым делом была возможность иметь семью. Иметь бы детей побольше, а пишут пусть другие писатели.

Проблема в том, что чем больше у тебя детей, тем больше тебе нужно денег, а деньги добывать он умел только писательством.

– Думаю, нас вот что может выручить, – сказал он ей, крепко подумав. – Раз в год я буду куда-нибудь на месячишко уезжать и возвращаться с написанной книгой. Весь остальной год у нас будут деньги. Если я буду работать в поте лица, то при некотором везении, думаю, эта система сработает.

Женщина разговаривать не желала. Она даже ухом не повела.

– А еще я подумал знаешь что? – сказал он. – Весь этот месяц ты сможешь думать о том, что интересно тебе, а мне и думать будет не о чем, кроме той книги, которая у меня в работе. Месяц пробежит быстро, мы оглянуться не успеем, а остальной год весь наш… Я это к тому, – продолжил он, – что у меня через месяц будет книга, а значит, и аванс. А после публикации заплатят столько, что хватит на год. А если получится написать такое, что заинтересует Голливуд, то мы заработаем даже и больше чем на год жизни.

Женщина по-прежнему не отвечала. Мужчина отвернулся, опять уставившись в окно.

Знать бы, что сказать, чем пронять ее, думал он.

– Давай езжай прямо сейчас, – сказала женщина без всякого воодушевления. Ее голос был усталым и злым.

Мужчина повернулся к ней, но она по-прежнему смотрела на огонь.