Малакай и я

— Цитлали, идем, — позвала я. Но она не двинулась, охваченная страхом. И это перестало иметь значение, потому что вскоре я не могла пошевелиться, обнаружив заостренную кость возле своей шеи.

— Не двигайся.

Я чувствовала, как кость вгрызается мне в кожу, как и его взгляд. Чернота вокруг его глаз придавала самим глазам темно-желтый оттенок. Все равно, что смотреть в глаза лесной змее.

— Ш-ш-ш, — прошептала я, закрывая руками лицо Цитлали, чтобы она не видела ничего этого и осталась спокойной. Хотела бы я, чтобы кто-то сделал для меня тоже самое, пока я смотрела, как багровеет зеленая трава.

— А-а-а! — выкрикнул великан, замахнувшись на одного своей цепью, как дубинкой, так, что тот не поднялся.

Великан, Великий воин, Тлахуиколе взглянул на меня, пока на его шее, руках и ногах все еще висели цепи. И эти глаза, и этот шрам, проходящий поверх одного их глаз, были мне знакомы. Воин, не шевелясь, смотрел на меня, а я на него. Он прищурился, хотя еще не был уверен, что подумать обо мне.

И тогда я заговорила первой:

— В этой жизни это последняя жертва.

Глаза его расширились, и я поняла, что он узнал меня. Губы пошевелились, чтобы что-то произнести, но раздался совсем другой голос.

— Еще один! — вскрикнул один из воинов, вместе с другими, загоняя Каухтли на дерево и занося руки для удара.

— НЕТ! — закричала Цитлали и вырвалась из моих рук. Она схватила с земли осколок и бросила воину в лицо.

Тот, что держал оружие у моей шеи, сдвинулся, чтобы бросить его в Цитлали. Я побежала за ней, надеясь ее оттолкнуть, но вместо этого накрыла ее тело своим, ожидая боли, которая так и не наступила.

Внезапно над нами оказалась тень — это был он. Он схватился за копье, попавшее в него, и по руке его потекла кровь.

— Тлахуиколе! — выкрикнул один из них. Но воин молчал. Кивнул остальным, приказывая уходить, но они отказались. — Тлахуиколе, — позвал снова тот же человек, но уже другим голосом, словно предупреждая.

Тлахуиколе ничего не говорил, не шевелился, потому его люди поспешили к цепям, пытаясь сдвинуть его силой, и ярость его обрушилась на них, на неповиновавшихся воинов Великого города.

— Беги домой, — сказала я Цитлали, убирая волосы с ее лица. Она плакала, так что я сжала ее руку как можно сильнее. — Беги!

Она обняла меня и затем убежала в заросли, и ее волосы — последнее, что я видела. Часть меня надеялась, что Цитлали обернется, и я смогу взглянуть на нее еще раз, но этого не случилось, потому мне оставалось только шептать ветру и надеяться, что он донесет ей мои слова.

— Живи долго. Живи достойно. Живи под солнцем, малышка-сестра.

— Бросьте его! — прокричал воин с желтыми, как у змеи, глазами, и все отступили, а воины из Великого города все прибывали.

Тлахуиколе стоял передо мной, а я смотрела, как все удаляются в заросли — к счастью, в сторону запада, а не востока, куда убежала Цитлали.

Когда я уже не видела их, то поднялась с земли и потянулась к нему.

— НЕТ! — голос Тлахуиколе был глубоким, резким, неестественным, словно он все это время сдерживался.

Мне не пришлось спрашивать, почему он заговорил или почему «нет» было его первым словом, потому что уже нашла ответ. Тронув шею в том месте, где, я думала, меня укусил жук, я обнаружила маленький дротик. Я смотрела на Тлахуиколе, пока вытаскивала дротик, который потом поднесла его к глазам, чтобы рассмотреть. Затем подняла взгляд и увидела ужас в глазах Тлахуиколе.

— Я в порядке... — успела я услышать его, как мир закружился. Зелень деревьев размылась, и свое собственное тело я уже не ощущала, как свое, когда все вернулось.

МАЛАКАЙ

— А-А-А!

С мучительным криком она выпрыгнула из кровати. Глаза широко раскрыты, тело тряслось, когда я обхватил ее.

— Эстер. — Я убрал локоны с ее лица, но она не переставала отрывисто заглатывать воздух. — Эстер, любимая, дыши. Просто продолжай дышать.

— Больно... БОЛЬНО! — кричала она, и из глаз потекли слезы.

— Нет. Ты здесь. — Я поцеловал ее покрытое испариной лицо. — Я здесь.

— Ты... Ты…

И она снова поникла в моих руках, а я не был уверен, выдохнуть мне или нет. Она страдала, а я не мог уберечь ее от этого. Я ничего не мог сделать, кроме как просто быть здесь. Так что я обнял ее и, удерживая, глубоко вздохнул.

— Я здесь. Ты здесь.

ЭСТЕР

4 мая 1518 — Теночтитлан, столица империи Ацтеков.

Кап.

Кап.

Кап.

Что это?

Я попыталась увернуться от воды, падающей мне на глаза, но даже когда отвернулась, она все равно капала.

— Тебе нужно проснуться.

И на звук его голоса я проснулась, мне пришлось протереть глаза, потому что им было больно, но не от света. Здесь едва ли был какой-то свет, мы были почти в полной темноте, и единственный источник света исходил от...

— Где мы? — спросила я, поднимаясь и усаживаясь на оленьей шкуре.

— Возле вашего Храма, — сказал он, отряхивая воду с рук и убирая в сторону чашу, чтобы повернуться ко мне и скрестить ноги, как скрестила свои и я.