Малакай и я

— Ты правда здесь?

Это вопрос скорее для меня, чем для него.

— Я здесь.

— Как? Не каждый может вот так просто получить приглашение...

— Меня пригласили. Альфред всегда об этом заботился.

Когда Малакай произнес имя моего деда, то улыбнулся, но не от счастья. Он улыбнулся, как я, когда думала о дедушке... и это подсказало, что ему, как и мне, больно всякий раз при мысли о нем.

Мы молча зашли в музей, больше не останавливаясь для фото. Охранник в течение секунды посмотрел на нас, когда мы пошли в противоположном от самого бала направлении, но не стал нас беспокоить. Мои каблуки стучали по гранитному полу, а классические своды вокруг нас напоминали Рим или Древнюю Грецию, потому казалось, что с каждым шагом мы уходим все глубже в прошлое. Мы шли, пока не остановились под стеклянным потолком. В центре зала стояла скульптура, по большей части в трещинах, у нее не хватало обеих рук и правой ноги. Белый камень состарился и потускнел.

— Знаешь, почему они здесь? — спросил он, замедлившись, чтобы взглянуть на обезглавленную и безрукую мраморную статую Афродиты.

— Они... прекрасны и отражают историю, — ответила я. Хотя часть меня размышляла, почему я позволила себя увести. Зачем я стою тут с ним? Почему все еще держу его за руку? И часть меня знала ответ, потому я так и не задала этих вопросов. Было страшно, что он просто исчезнет, если я отпущу его... и снова останусь одна.

— Прекрасны и отражают историю, — прошептал он с улыбкой и повел меня дальше. — Когда-то они не были ни прекрасными, ни отталкивающими, а просто зеркальным отражением того, для кого создавались... так они фотографировали. А теперь они здесь и считаются великими просто потому, что выжили сквозь столько эпох.

— Ты не считаешь, что они на самом деле великие? — спросила я негромко. Рядом никого не было, за исключением нескольких охранников, поэтому я не хотела создавать эхо.

— В Древней Греции были намного более значительные скульптуры... и в Риме.

Я закатила глаза.

— Дай угадаю, в одной из жизней ты был скульптором?

— Точно, — усмехнулся он.

— Ну, твои работы должны были выжить, — поддразнила я. — Может, они и не такие великие, как в Древнем Риме или Греции. Но кто узнает? Эти выжили среди всех прочих произведений искусства, и теперь мир просто смотрит на них без возможности оценить что-то, чего здесь нет... так что выжить — само по себе величие.

— А те, кто выжил, не желая этого? — Он взглянул на меня, когда мы как раз перешли к экспонатам африканского искусства.

— Они великие вдвойне. Можешь представить себе машину, которая не хочет, чтобы в нее заливали топливо? И когда остается последняя капля, бак автоматически сам себя наполняет. Все в мире захотели бы такую машину.

— Все, кроме матушки-природы, — нахмурился он, и я не смогла сдержать смех.

— Ну, правда, как тебе так удается на все смотреть отрицательно?

— Это дар. — Пожал он плечами.

— Некоторые дары хороши! — пробормотала я, останавливаясь и подбирая платье, чтобы снять туфли, но забыла, что они пристегнуты к щиколотке, поэтому пришлось отпустить руку Малакая. Но я не успела наклониться, как он присел на колено.

— Что ты делаешь? — Я быстро отпустила платье. И пошутила: — Прости, я не готова к замужеству...

— У тебя болят ноги. Я помогу. Подними.

— Не нужно тут командовать. Как и говорить о моих ногах.

Ох! Мне было так неловко, когда он нежно коснулся моей ноги, расстегнул пряжку, что позволило мне вытащить ногу и босиком встать на пол, в то время как он проделал то же со второй.

— Спасибо, — прошептала я.

Я была рада, что он ничего не ответил, а просто встал и понес мои туфли в руках. Я взяла их себе. Хотелось сказать... спросить его, что происходит, но страх остановил меня, потому что я знала — это сон, а просыпаться не хотелось. Поэтому когда он предложил свою руку, я снова в нее вцепилась. Мы направились к экспонатам и остановились у первого — у пары вытянутых черных масок из слоновой кости, и я подумала о вопросе, который хочу задать.

— Обинна Великий и его возлюбленная Адаезе? — Я ничего не знала о них, кроме того факта, что они были африканской знатью и повели за собой армию, которая разбила англичан.

Малакай остановился и поднял взгляд на пестрый африканский щит, собранный из нескольких таким образом, что казалось, будто над нашими головами висел один громадный щит.

— Румм... бахк... рума... бакокка... румм...

Он отвел взгляд от щита, не переставая тихо нашептывать — скорее даже напевать. Лицо сосредоточено, но без эмоций. Просто открывая и закрывая глаза, он расслабился, но не улыбался и не отводил взгляд.

— На протяжении всей истории большинство людей, которых считали великими, получили этот титул благодаря способности к завоеванию. Был ли это Александр Великий или султан Сулейман Великолепный, история помнит их как правителей, расширявших свои империи захватом частей существующих стран, но им всегда было мало.

— Что тогда сделало Обинну великим, если он не был правителем и ничего не завоевал? — спросила я, и он, наконец, посмотрел на меня, но с болью в глазах. — Если тебе тяжело говорить об этом, ты не...