В груди вспыхивает что-то очень теплое и яркое, но я запрещаю этому расцветать. Север лишь хочет со мной секса и готов согласится с чем угодно, чтобы его получить. Он обычный примитивный самец, ведомый физиологией, и я, как женщина, обязана это использовать. Никакой романтики, только голый расчет. Сделать с ним то же, что он когда-то сделал со мной.
Протиснув ладонь между нами, я нащупываю пуговицу на его джинсах. Пусть и не с первой попытки, но мне удается ее расстегнуть. Мой план простой и совершенно безбашенный: заставить Севера раздеться, схватить паспорта и бежать что есть мочи. Или попросить сходить в душ, и сделать то же самое. Надеюсь, этот придурок Евгений умеет быстро ездить.
Найдя мое руку, он требовательно проталкивает ее за пояс своих джинсов. При соприкосновение с эрекцией — пусть и через ткань боксеров, мое дыхание обрывается. Это — та самая грань, переступать которую я не планировала. Это — слишком по-настоящему.
— Потрогай его. — Голос Севера негромкий и севший.
— Ты тоже не командуй. — Из меня вылетает неловкий напряженный смешок. — Сначала хочу потрогать тебя вот здесь.
С этими словами я перемещаю ладони на задние карманы его джинсов и неловко сжимаю. Сердце делает волнительный кульбит. Сквозь плотную ткань прощупываются прямоугольники паспортов.
Я снова тянусь к губам Севера, чтобы поскорее замаскировать эту фальшивую ноту, но ответного поцелуя не получаю.
Еще до того, как шутливо-вопросительно взглянуть ему в глаза — мол, что происходит? — я ощущаю, как вожделение, наполнявшее воздух, сменяется на нечто грозное и темное.
— Ты меня за тупого малолетку держишь? — Сведя брови к переносице, Север буравит меня гневным взглядом. Лед в его глазах перемежается с непогасшим огнем, рождая поистине пугающее сочетание.
— Ты о чем? — Я пытаюсь удивиться, чтобы не выдать растущей паники.
Его ладони, все еще сжимающие мою талию, превращаются в стальные капканы.
— И что ты собиралась сделать? Затрахать меня до бессознанки, чтобы их забрать? Или вытащить в надежде, что я не замечу? Или надеялась, что я так отупею после секса, что отпущу тебя с паспортами на все четыре стороны?
Тонкая невидимая нить внутри меня рвется с противным высоким звуком — так умирает надежда достичь поставленной цели. Интуитивно я понимаю, что ни отпирательства, ни новая ложь Севера уже не убедят. Он все про меня понял.
— Собиралась схватить их при первой же возможности и бежать, — признаюсь я, с достоинством встречая его взгляд. — А на что ты еще рассчитывал? Уж точно не на то, что я добровольно займусь с тобой сексом.
Повисает длинная пауза. Пожалуй, самая длинная и тяжелая пауза в моей жизни. В течение нее Север неотрывно смотрит на меня: сначала так, словно хочет убить, затем с раздражением, пока его лицо не смягчается, переходя в отрешенность.
Все это время я не могу не вздохнуть и не выдохнуть. Кажется, будто решается моя судьба.
Заведя руку назад, он протягивает мне заветные книжечки в цветастых обложках.
— Держи.
От шока и неверия я не могу пошевелиться. Мне не мерещится? Север просто так их мне отдает?
— Спасибо. — Растерянно моргая, я запихиваю паспорта в карман.
— И запомни. — Голос Севера звучит глухо, но очень твердо. — Лимит моей щедрости на этом иссяк. За помощью ко мне больше не приходи. Запомнила? Мудрому передавай привет. Эта паскуда, как и всегда, знает, что делает.
32
Всю обратную дорогу я в оцепенении смотрю в окно, игнорируя идиотские расспросы Евгения. Паспорта, лежащие в моей сумке, отлично иллюстрирует выражение «пиррова победа». Цель достигнута, но от этого почему-то так горько, что с трудом удается сдержать слезы.
— Спасибо, — бормочу я, стоит автомобилю подкатить к воротам. Не дожидаясь полной остановки, судорожно дергаю ручку пассажирской двери. Если разревусь на глазах у этого орангутанга — никогда себе не прощу.
То, что папы, кажется, нет в доме, сейчас только радует. Проигнорировав вопрос Руфины о том, буду ли я обедать, я со всех ног несусь на второй этаж и запираюсь в комнате. Неотступно преследует ощущение, что сегодня я лишилась гораздо больше, чем приобрела. Чего? Сама не могу понять. Север для меня никто. Даже если я никогда больше его не увижу — это не будет иметь значения.
Однако, несмотря ни на что, мысли о нем продолжают одержимо меня преследовать: его взгляд, приглушенные интонации голоса, каждая сказанная им фраза.
Накрыв голову подушкой, я крепко жмурюсь в надежде прервать эту эмоциональную атаку. Бесполезно. Кадры его потемневших глаз прорываются сквозь сомкнутые веки, а голос продолжает звучать в ушах.