Maktub. Ядовитый любовник

— Босоногий, бедный художник. Очаровательно, — язвительно бросает Эрика. Длинные черные ресницы вздрагивают, словно хочет добавить что-то еще, но передумав, снова отворачивается. — Я знаю эту картину. Айвазовский. Мы проходили историю искусств в колледже. Это же копия, да?

— Да. Бедный художник не может себе позволить Айвазовского, — тронув подбородок, потираю короткую щетину. Пытаясь понизить градус возбуждения, я переключаюсь на изучение переливов буйства темно-сине-зеленой гамы на холсте.

— Ты рисовал? — склонив голову, продолжает допрашивать любопытная искусительница, размахивая своим хвостом, как маятником, перед моим носом.

— Ты думаешь, я бы стал покупать чужую подделку?

— Я не видела оригинал. Мне сложно оценить.

— Ты бы не поняла разницу.

— Ты настолько хорош? — в надменном вопросе Эрики проскальзывает сомнение.

— Нет, — невозмутимо отрицаю я. — Ты совершенно не разбираешься в живописи.

— Согласна, — легкий кивок головы в знак согласия, и следующую фразу она говорит с прежней ядовитой интонацией. — На этом предмете я обычно засыпала. Надеюсь, ты не заставишь меня уснуть, пока твоя… кисть будет открывать мои тайные грани на девственно-белом холсте?

— С литературой у тебя, похоже, проблем не было? — этот рот давно пора занять делом. Кто интересно внушил мисс Доусон, что она имеет право разговаривать с мужчиной в подобном тоне?

— Скажи лучше, — растягивая буквы, нараспев начинает Рика. — Какой должна быть работа неизвестного художника, чтобы покупатель захотел за нее отдать двадцать тысяч?

— Не похожей на другие работы неизвестного художника.

— И у тебя получится?

— Нет.

— Нет? — удивленно спрашивает Рика, резко поворачиваясь. Мои односложные и уверенные ответы пришлись девчонке не по вкусу. Не нравится, крошка, когда тебе тоже щелкают по хорошенькому носику?

— Ты заказ, Рика. Мне уже за тебя заплатили, — пожимая плечами, небрежным тоном сообщаю я. В лазурных глазах разгорается буря негодования. То ли еще будет, мисс Доусон.

— Значит, можно не стараться?

— Даже, если я приложу максимум усилий, ты не будешь отличаться от всех остальных, — я обвожу взглядом картины, расставленные вдоль стен студии.

— А как же мое лицо? Самое прекрасное из всех, что ты видел? — иронично припоминает Рика мои слова, сказанный в момент страсти.

— Я насмотрелся на него в отражении, — с блуждающей улыбкой я наблюдаю, как огненные вспышки проскакивают в расширенных зрачках и затуманивается кристальная радужка голубых глаз. — И увидел даже больше, чем хотел. Оно светилось от удовольствия, когда ты кончала. Наверное, Ильдар не так хорош в технике, как современные художники, раз ты завелась от пары движений пальцами.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — напряженно произносит она. Я ожидаю взрыва ярости, шипения дикой кошки, пощечины, но не полного равнодушия, с которым Эрика снова возвращается к изучению портретов девушек. На одной из них изображена Сальма Рами, прикрытая только шляпой, и, Рика узнает заклятую подругу мгновенно.

— Ты ей польстил, — потратив пару минут на составление обоснованно-критического мнения, заключает Эрика, вызывая у меня скептическую усмешку.

— Ни одного фальшивого мазка, — уверенно заявляю я.

— Она тебе так нравилась?

— В тот момент — да.

— А сейчас? — вызывающе спрашивает мисс Доусон и, обернувшись, смело вторгается в зону моего комфорта, хотя какой к черту комфорт, когда все пространство между нами протоптано похотью.

— А сейчас я хочу, чтобы мы приступили, Рика, — голос звучит резко, но мисс Доусон даже бровью не ведёт.

— Где? — коротко спрашивает она. Я киваю в сторону кушетки, и по пятам следую за ней, вдыхая одурманивающий армат ее духов, сжимая руки в кулаки в карманах тренировочных штанов. Я бы предпочёл, чтобы мисс Доусон сжала своими пальчиками что-то другое, не в силах избавиться от навязчивого воспоминания. Напряжение настолько мощное, что пальцы будут дрожать, если я возьмусь за карандаш. Такого со мной еще точно не случалось. С этим безумием пора заканчивать. Просто еще одна дорогая… черт, я даже мысленно не могу назвать ее шлюхой. Без всякого логического объяснения или причин. Но во что бы Рика не играла, я узнаю правду. И очень скоро.

— Мне сесть? — встав перед кушеткой, с уверенной, смелой улыбкой спрашивает Рика. Я отхожу к мольберту, и, развернувшись, какое-то время пристально рассматриваю Эрику, не менее пристально наблюдающую за мной, и окружающие нас декорации. Помимо самой модели очень важен фон, на котором она раскроется глубже и ярче. — Или лечь? — развеселившись или перенервничав, хихикает Рика.

— Раздеться, — без тени улыбки, холодно отзываюсь я. Ответ звучит как приказ, и я чувствую ее сопротивление. Внешне она расслаблена, но вибрации тела говорят совсем другое. — Что тебя смущает? Видад заказал портрет в моем стиле. А это значит, ты должна быть голой, — широко улыбаюсь, склонив голову на бок.

— Отлично, — взяв себя в руки, Эрика небрежно пожимает плечами, потянувшись к молнии на спине. Ее ресницы дрожат, губы пересохли, но держится с достоинством королевы, слегка подтаявшей, но все еще снежной.