— Папа, ты должен поговорить со Стефаном, — четко обозначаю свою позицию я, имея в виду главу отдела, резко вставая со стула. Скрестив руки на груди, я не свожу с отца требовательного взгляда, и на этот раз не собираюсь сдаваться. — Он должен официально назначить меня на это дело. Иначе я начну свое личное расследование, и мне плевать на правила и регламент.
— Это слишком опасно, Рика, — нервно выдыхает отец, и в ответ я резко преодолеваю расстояние между нами.
— Ты сам завербовал меня в отдел, забыл? Девочка выросла, путевки в детские лагеря закончились, Мэтт! В тринадцать лет ты отправил меня }в лагерь, и сам всегда хотел того, чтобы я стала агентом… так дай же мне шанс! Дай шанс сделать что-то действительно полезное. Я хочу полного ведения дела, до самого конца, — настаиваю я, не собираясь сдавать позиции.
— Она твоя подруга, это непрофессионально, — произносит Мэтью, нервно приглаживая свои растрепанные волосы.
— Признай, я как никто другой замотивирована найти этого долбанного психа! — твердо продолжаю я, прищурив веки. — Если бы вы меня послушали, она возможно, была бы сейчас жива! Папа… пожалуйста, — по телу проходит болезненная дрожь. — Она была мне очень дорога.
— Хорошо, мисс Доусон, — официальным тоном проговаривает отец. — Но, никакого самостоятельного ведения, Рика. До конца — тоже не обещаю. На тебе пока будет тоже, что и обычно — сбор информации по подозреваемым. Никакой самодеятельности. Ясно? И это пока на словах. Но я поговорю со Стефаном, — кажется, папа вновь предлагает мне заняться привычной и незначительной ерундой, создать видимость серьезной деятельности, но мне уже все равно: главное, что я допущена до этого дела, иначе пришлось бы встревать вопреки регламенту. Что ж, я докажу этим «старичкам», что тоже чего-то стою, и постараюсь предотвратить новые жертвы… заглушая голоса в голове я, наконец, просто падаю в раскрытые объятия отца. Всего лишь на секунду пытаюсь ощутить свою слабость и уязвимость, но мгновенно блокирую это чувство — слишком сильно оно напоминает об объятиях с родным отцом.
Знаете, что отличает человека, пережившего потерю от счастливчика, которому это горе не знакомо? Первый, обнимая родного человека, никак не может избавиться от навязчивой мысли, что любой разговор, любое прикосновение в один день может оказаться последним.
Джейдан
Не люблю работать во второй половине дня над сюжетами, требующими утреннего света — получается недостаточно достоверно. Игра света и тени слегка фальшивит, но, разумеется, несовершенство в законченной картине способен увидеть только я. Ну, и еще пара тройка истинных ценителей. Я начал писать «Беспечную шалунью» в пять утра по заготовленному накануне эскизу. Натурщица позировала для меня не один раз, и я не вызвал девушку сегодня, решив, что наброска и содержащихся в памяти деталей будет достаточно. Но, увы, не рассчитал свои силы.
Самым сложным элементом, на котором я застопорился стали не ее сочные губы или россыпь веснушек на носу — я не рисую лица, исключительно глаза, и не замысловатое родимое пятно в форме яблока над правой грудью, вдохновившее меня на целую серию ее портретов. Проблемными оказались соски, которые в зависимости от настроения обладательницы неуловимо менялись: сам сосок, контур ореолы, крошечные пупырышки на ней и даже кожа вокруг, ее цвет, упругость.
Вчера мы оба были вымотаны после клубной тусовки, где на пару отрывались, и когда уставшая, не совсем трезвая красавица начала позировать, то все ее мысли витали вокруг мягкой подушки и одеяла. А мне необходим, мягко говоря, абсолютно другой настрой. «Беспечная шалунья» на портрете не должна засыпать от усталости. Немного белого порошка помогли моей очередной Музе раскрыть тайные энергетические запасы, но потратили мы их не по назначению. Неплохо, но не скажу, что я сильно впечатлен, видал девчонок и погорячее. Опыт явно есть, а вот мастерства и желания участвовать, а не просто лежать и позволять себя трахать — в острой нехватке. Девушка ушла от меня совершенно вымотанная, но очень жаждала продолжить утром. В итоге пришлось корректно отказать и объяснить свою четкую позицию в отношении с женщинами, а конкретно, натурщицами, за что схлопотал по физиономии и выслушал немало нелицеприятных эпитетов в свой адрес.
Есть одно, независящее от меня правило. Многие модели, работающие со мной, не могут его принять без истерик — я не пишу портреты женщин, которых трахнул. Почему? Сам не знаю. Что-то меняется, я теряю особое видение, желание погружаться, изучать. Как говаривал гениальный и многосторонний в своем творчестве Пикассо: