Маковое Море

Вскоре старик умер, и Ноб Киссин вместе с овдовевшей тетушкой и небольшой свитой слуг отправился в Бриндаван. Он давно миновал возраст жениха, но оставался брахмачари — девственником, давшим обет безбрачия, каковым и надлежало быть ученику, который познает строгости древней школы. Так вышло, что вдова была лишь немногим его старше, ибо покойный дядя женился на ней всего шесть лет назад, предприняв последнюю попытку родить наследника. За все эти годы Ноб Киссин почти не встречался с тетушкой, поскольку то и дело отлучался из дома, обитая с гуру в их скитах, приютах и монастырях. Однако в неспешной поездке в Бриндаван волей-неволей они пребывали в обществе друг друга. Ноб Киссин всегда знал, что тетушка невероятно хороша собой, но теперь был ошеломлен ее потрясающей духовностью и невиданной крепости верой — о Лотосооком Боге она говорила так, словно лично испытала его благодать.

Ноб Киссин умел отвлекаться от чувственных материй; в подготовке брахмачари очень большое внимание уделялось сбережению семени, а потому женскому образу почти никогда не удавалось проникнуть сквозь защитные порядки его разума. Но теперь в череде тряских экипажей и качких лодок его оборона рухнула. Тарамони ни разу не допустила нецеломудренного прикосновения, но рядом с ней его охватывала трясучая или сковывало оцепенение, заставляя взмокать от стыда. Поначалу он только конфузился, не в силах объяснить происходящее, но затем понял: его страсть к тетушке — всего лишь мирской образчик того чувства, какое она питала к божественному возлюбленному своих видений, и лишь под ее опекой можно скинуть путы плотских желаний.

— Я никогда вас не покину, — сказал Ноб Киссин. — Не могу оставить вас в Бриндаване. Лучше мне умереть.

— Ты самодовольный глупыш, — рассмеялась Тарамони. — Кришна — мой единственный мужчина, другого возлюбленного никогда не будет.

— Пусть так. Вы станете моим Кришной, а я вашей Радхой.^[35]

— Ты согласен жить со мной, не познав меня и других женщин? — недоверчиво спросила тетушка.

— Да. Ведь так вы существуете с Кришной. Так жил Ма-хапрабху.

— А дети?

— Радха не имела детей. Все вайшнавские святые были бездетны.

— Но твой долг перед семьей и церковью… Как быть с ним?

— Мне все равно. Вы мой храм, а я ваш священник, почитатель и верующий.

В Гайе тетушка согласилась, и они, сбежав от слуг, направились в Калькутту.

Средства на жизнь в незнакомом городе у них были: остаток дорожных денег и серебро, предназначавшееся в дар бриндаванскому монастырю, сложились в приличную сумму, позволившую снять домик в недорогом предместье. Они жили в статусе вдовствующей дамы с племянником, но никто не злословил, ибо святость Тарамони была столь очевидна, что вскоре в доме возник кружок ее приверженцев и последователей. Называть ее матерью, стать ее учеником и получать духовные наставления было пределом мечтаний Ноб Киссина, но тетушка этого не позволила.

— Ты другой, — сказала она. — У тебя иная миссия. Ступай в мир и зарабатывай деньги — не для нас, а на храм, который мы с тобой возведем.

По ее приказу Ноб Киссин отправился в город, где скоро оценили его сноровку и ум. Для человека с его образованием служба у ростовщика не представила особой сложности, и, освоив ее, он решил, что для карьерного роста лучше получить место в одной из многочисленных британских фирм. С этой целью он стал посещать уроки английского языка, которые давал толмач, служивший в крупном торговом агентстве «Гилландерс и компания». Очень быстро Ноб Киссин стал лучшим учеником и лихо сметывал английские фразы, изумляя преподавателя и одноклассников.

Кто-то замолвил словечко, и нашлась должность, кто-то порекомендовал, и отыскалось местечко — вот так Ноб Киссин прошагал от регистратора Гилландерса до клерка Суинхоу, а далее от секретаря «Братьев Фергюсон» до счетовода «Смоулта и Сыновей», откуда проторил дорожку к «Братьям Бернэм», где поднялся на уровень приказчика, отвечающего за перевозку рабочей силы.

Хозяева ценили его не только за смекалку и беглый английский, но еще за стремление угодить и полную невосприимчивость к оскорблениям. В отличие от других он никогда не обижался, если его называли дубиной стоеросовой или сравнивали его физиономию с задницей макаки. Когда в него летели башмак или пресс-папье, он лишь увертывался, демонстрируя удивительное проворство для столь грузного юноши. Брань он сносил с невозмутимой и даже сочувственной улыбкой, и только пинок под зад выводил его из равновесия, что не удивительно, ибо после этого приходилось мыться и менять одежду. Дважды он увольнялся лишь потому, что хозяева любили награждать персонал тумаками. Вот отчего свою нынешнюю службу Ноб Киссин считал весьма удачной: мистер Бернэм был крут и требователен, но никогда не рукосуйствовал и очень редко бранился. Правда, он частенько подтрунивал, именуя своего приказчика «Кис-кис Бабуин», однако не на людях, а Ноб Киссин-бабу ничего не имел против бабуина, поскольку это животное являло собой воплощение Бога Обезьян.