Махно. II том

– А ту… Сейчас я вспомню. У неё фамилия была такая. С огородом связанная. Сейчас вспомню. На букву А. Аграр… Нет. Огран… Агранова… Да, точно, Аграновская. Но опять же, где ваш уезд и где Орёл. Явно не она. Знаете, что… В дивизии с восемнадцатого года служила сестрой милосердия Глафира. Поспрошайте её.

– Позови.

Вскоре верхом на коне подъехала медсестра Глафира.

– Вы что-то хотели, товарищ командир?

– Я ищу жену свою Анастасию Васецкую. Вот её портрет.

Та взяла портрет и принялась его разглядывать.

– Здесь ей шестнадцать лет. А сейчас двадцать шесть, – сделал пояснение Махно.

– А как она пропала?

– В восемнадцатом году. Мы тогда отступили из Гуляй-Поля, это под Александровском, и всё. Пропала. То ли немцы её взяли, то ли петлюровцы, то ли ещё кто. Не знаю. Но пропала, как провалилась.

– Не ушла с кем-нибудь? Нет? Извините.

– Всё, конечно, могло быть. Но всему должно быть объяснение. Мы с ней знакомы с детства. Меня посадили в девятом. В семнадцатом освободили. Она меня ждала. Мы поженились. А вскоре, когда мы отступили, она осталась там. А когда мы воротились, её не было.

– Странно. А у неё родственников в Орле не было?

– Нет. Не было.

– Тогда не знаю. Похожа она немного на одну нашу. Мы вместе учились на сестёр милосердия. А потом она пропала. Кстати звали её Анастасией. Точно. Да. Анастасией. Но это же Орёл. Госпиталь. А фамилия её была другой. Сейчас вспомню. Необычная. Что-то связано то ли с медициной, то ли с алмазами, то ли с музыкой. Морганова или Органова. Или Огранова.

– Аграновская?

– Точно. Откуда вы знаете?

– Евдокия называла такую фамилию.

– Да, Аграновская. Не она?

– Нет.

– Жалко. Тогда не знаю. А вы спросите поварих. Может, они чего подскажут. Мария та многих знала. Она у Будённого служила, у Лазаревича.

– Позови.

Вскоре рядом с Махно появилась повариха Мария.

– Я разыскиваю вот эту девушку. Как зовут, не знаю. Кто она – тоже. Может, где-нибудь на войне ты встречала её? – Махно подал ей фотографию.

– Ой, так это же Анастасия.

– Фамилию не помнишь?

– Не знаю. Она у Фрунзе служила. В штабе. Меня потом перевели к Будённому, а потом к Пархоменко. Но я слышала, что она то ли к белым попала, то ли умерла от тифа. Мне это говорила Катерина.

– Позови её.

– Да, нет её, батюшка. Она сама недавно, осенью, померла от сыпного. Схоронили мы её под Херсоном.

– Значит, померла. Померла. Ладно. Ступай.

Рядом появился Щусь.

– Ну и что, батько?

– А ничего. Всё сходится на том, что померла моя Настя. От тифа.

– Ну, что ж, царство ей небесное. А что с этими делать?

– Да, ничего. Отпусти. А хотят, пусть остаются.

В сумерках ворвались в Макеевку. Махновцы врывались в местные учреждения, подвергали аресту всех начальников и комиссаров. Грабили магазины и лавки. Выгребли все ценности в местном отделении банка. Махно со штабом остановился на постоялом дворе. Со своими приближёнными он расположился в зале за накрытым столом. Принялся за ужин с самогоном. Входили младшие командиры с докладами.

– Батько, я арестовал главу местной управы и всех продкомиссаров.

– Куда ты их поместил?

– Да вон они во дворе.

– Молодых отпусти, а взрослых – в расход.

– Слухаю.

Другой командир доложил:

– Батько, мы взяли местное отделение банка. Вся казна вот в мешке.

Вошёл хозяин и сообщил:

– Батько, тут пришёл мужичок. Жалуется, что к ним в деревню нагрянул продотряд. Всё выгребли подчистую. Баб снахальничали, а мужиков – кого высекли, а кого к стенке поставили.

– Феодосий. Передай Ермократьеву, пусть разберётся.

– Слухаю.

Отряд Ермократьева тотчас снялся и ускакал с проводником на далёкий хутор.

Утром Махно вышел на крыльцо в сопровождении ординарца с ведром воды. По улице шел отряд.

– Это что за гвардия?

– Так это же Ермократьев возвращается из ночного рейда.

Махно умылся, взял полотенце из рук ординарца. К нему подошёл Ермократьев.

– Здравия желаем, батько.

– Здорово. Ну и кого там выловил?

– Да, вот, батько. Красный продотряд обобрал всю деревню. Вывернули наизнанку все сусеки и сундуки. Всех девок – как всегда, а мужиков – как водится.

– Эх, мерзавцы и дураки. Что же делают с простым народом? А это что за малец? А ну, поди сюда. Ты, ты! Подойди ко мне. Ты кто? – спросил Махно, надевая китель.

– Боец.

– Ишь, ты. Боец. Ты видал такого, Белаш? Говорит, боец. И кто же ты? Как зовут? – продолжал допрос Махно, принимая из рук ординарца казакин.

– Шолохов Мишка.

– Годков-то сколько, Мишка?

– Пятнадцать.

– Э-э-э-э… Хе-хе-хе. Щисёнок, – посмеялся Белаш.

– Мобилизованный или доброволец? – спросил Махно, надевая папаху.

– Доброволец.

– Да, ты смотри на него, он ещё и доброволец, – улыбнулся Белаш.

– И за какую же такую идею ты воюешь? – спросил Махно, расправляя портупею.

Тот пожал плечами.

– Ясно. Можешь дальше не рассказывать, голодуха дома.

– Батько, но ты в пятнадцать уже был убеждённым анархистом, – напомнил комдиву Белаш.