Магистр

– Не возьмусь, конечно, утверждать со всей точностью, – пробормотал де Катедраль, – так как, во-первых, геммологические мои дни остались далеко позади, а во-вторых, даже и в эти дни с предметами и камнями подобного характера мне сталкиваться не приходилось. Но судя по всему, это монолитное тело, совершенно непонятным мне образом сплавленное из разных полудрагоценных и драгоценных камней, преимущественно алмазов. Я неплохо знаком с работой, которую вот уже не первое десятилетие ведет вэтом направлении сэр Уильям Крукс (задолго до вашего и даже моего приезда в Оксфорд он был суперинтендантом Рэдклиффской обсерватории), и слышал, что он будто бы был близок к искусственному синтезированию алмаза. Но, мой дорогой Ратленд, перед нами нечто совершенно неслыханное: модель живого человека, состоящая из драгоценных камней…

Он снял с носа очки и протер их, продемонстрировав таким образом, что находится в смятении. Помолчав, Адепт продолжил:

– Жаль, что никакой практической пользы из этой статуи нам не извлечь, – от слуха Винсента не ускользнуло, что де Катедраль изящно вписал себя в происходящее, но решил никак не комментировать. Тот закончил:

– В самом деле, показывать это никому нельзя, так как такого рода вещь существовать не может, а распилить такую удивительную красоту и продавать по кускам, как можно было бы поступить с более вульгарным куском породы – кощунственно…

На этом их разговор был прерван странным звуком, как будто в далеко не тонкое основание древней стены Мерсии-мэнор кто-то всадил топор, как в дерево. Дом ощутимо вздрогнул. Де Катедраль озабоченно посмотрел на Ратленда. Хозяин дома недоуменно развел руками, извинился, отвел Адепта назад в кабинет, к коньяку и сигарам, и вышел.

26. Богатства и битвы

Побеспокоенный хозяин Мерсии спустился вниз и дошел до южной башни. Было темно, но уже издалека он увидел, как странные коренастые фигуры, вооруженные сверкающими топорами, деловито вырубают из Мерсии-мэнор доминанту. Быстро поравнявшись с агрессивно настроенной группой – это опять были гипты, конечно, – Ратленд холодно поинтересовался у них, отдают ли они себе отчет в том, что делают, изо всех сил надеясь, что его поймут. «В самом деле, – подумал он, – совершенно невозможно уже жить эдак на два мира».

От группы отделился один силуэт.

– Davmadrali Davmar guran, – сказал он весьма неприветливо.

Ратленд хотел ответить, что не знает этого языка, как вдруг… понял, что гипт сказал: «Корона ищет принцессу». Тогда, раздосадованный тем, что язык шахт нашел его вместе с носителями, Ратленд развернулся, ничего не отвечая, и пошел назад в дом (на языке крутились какие-то странные слова и обороты, но он твердо решил не давать им воли). Как гипты попали сюда?..

Тем временем непрошеные гости следовали за ним организованной шеренгой. По-прежнему обуреваемый сомнениями, практически негодуя, Ратленд открыл дверь и, подавив моментальный импульс пропустить гостей вперед, дошел до того места в зале, где свет пронизывал несчастную каменную принцессу и играл на ее прекрасных… гранях. До чего великолепна была эта статуя в своем безжизненном натуроподобии! Вот и гипты окружили свою бывшую соплеменницу и некоторое время стояли вокруг нее молча, как зачарованные… и вдруг, не говоря худого слова, опустили на статую свои сверкающие топоры – раз, и еще раз, и еще!.. Принцесса, которую просвещенный Катедраль предлагал сохранить в ее нечеловеческой и нетленной красоте, осыпалась на пол грудой ослепительных осколков.

У Винсента потемнело в глазах. Это случалось с ним крайне редко, но когда случалось, он потом не мог вспомнить, что натворил в минуту затмения, и потому чем старше он становился, тем реже позволял себе в упор смотреть на багровое солнце ярости. Однако сейчас произошло что-то особенное: что-то переломилось в нем. И вот, совершенно неожиданно для себя, он опять обнаружил вокруг каменный колодец, где ему уже приходилось бывать однажды – тот самый, где от несуществующего пола на две сотни футов поднимался по кругу бесконечный барельеф, бравший начало где-то возле земного ядра. И снова стояли здесь на посту стражи, и снова они охраняли Абху, мать золота, вовсе не погибшую в алхимическом потоке, а умытую и возродившуюся, сокровенно покоящуюся в грубой ванночке из малахита. Вновь, как и в первый раз, только теперь – борясь с головокружительным приступом дежавю, «принц Руни» взошел на каменный пьедестал. На сей раз никто не пытался остановить его, напротив: гипт, явившийся с партией в Мерсию, поднялся вместе с ним и провозгласил:

– Ты вернул Абху, и мы верим тебе. Ты истинный принц Руни, о Сияющий супруг, и великий кудесник, равный Уго, о чьем могуществе гремят королевства.

– Здорово, – согласился истинный принц Руни и обвел взглядом барельеф, мучивший его своей загадочной красотой еще с прошлого визита. – Что за сюжет изображен тут на стенах? – спросил он, ругая себя за неуместное искусствоведческое любопытство.