– Значит, она ваша, эта впечатлительная девушка? – он улыбнулся.
Мы сглотнули и кивнули.
– Чуть не убила санитара, который перекладывал ее на кровать, – врач вернулся к журналу и, заполняя его, продолжил: – Трещина в бедре, небольшая, вывих лодыжки и легкое сотрясение. Несколько порезов на голове, из-за них много крови. Через три дня сможете забрать ее домой. Если, конечно, мы не выставим ее раньше за нарушение дисциплины, – он подмигнул нам, щелкнул авторучкой и снова скрылся в дверях.
Но вскоре доктор вернулся в сопровождении человека в костюме.
– Нам нужны ваши документы.
Я протянула им Настины заграничный паспорт и страховку.
– Где ваши родители? – спросил человек в костюме, посмотрев полис.
– В жизни не слышал, чтобы мама так орала, – сказал мне Ваня час спустя. Он вытер капельки пота над верхней губой, одновременно пряча в карман телефон.
– Дай угадаю. Будете без карманных денег и отпуска весь следующий год?
– Угу. Кажется, еще и без крыши над головой. Твоим родителям она уже позвонила. Хотя им уже звонила твоя психотерапевт.
В это время к нам подошла медсестра и знаками показала, что мы можем подняться наверх, к Насте.
Она лежала в светлой одноместной палате с рисунками на стенах. Детское отделение. Голова перебинтована, нога замурована в гипс. На правой руке – капельница. Настя улыбалась нам, откинувшись на подушки. Лицо и руки – все в мелких ссадинах.
– Как будто из боевика, да?
Мы счастливо захрипели, слов не было. Выглядела Настя ужасно, но хорошее настроение было снова при ней.
– Сильно испугались?
Мы снова прохрипели что-то и без сил приземлились по обе стороны ее кровати.
– Они сказали, что я в полете потеряла сознание и поэтому повреждений не так много, как могло бы быть при таком падении. Ну и голова может болеть несколько дней. Ну и надо будет наблюдаться у врача, когда приеду. Сильно орали? – спросила она у Вани, имея в виду родителей.
Ваня закатил глаза.
– У-у-у, – протянула она. – Ну ладно, уже забудут, когда приедем. А вот эта фигня, о которой вы говорили, вы сами верите?
Мы оба молча кивнули.
– Больно? – с несчастным видом спросил Ваня, не поднимая глаз на сестру.
– Сказали – до свадьбы заживет, – ответила она.
– Так и сказали?
– Садитесь, я вам поесть оставила. Мне принесли, а есть неохота, тошнит.
Мы с Ваней вдруг поняли, что ужасно устали и проголодались, и несколько минут молча жевали.
Окно палаты выходило на небольшой парк у госпиталя, в котором росли фикусы и пальмы. По парку неторопливо прогуливались пациенты в синих пижамах и накинутых поверх халатах. Настя рассматривала ссадины на руках и следила за тем, как мы распаковываем соки и булочки.
– А кстати, что с мышами?
Я решила, что надо соврать:
– Дверца открылась, когда ты упала. Клетка была пустая.
Настя смотрела на меня, глаза у нее округлялись все больше и больше. Бинты на лбу чуть приподнялись.
– Ну вы их искали?
– Нет.
– Что?! – она повысила голос и тут же охнула и схватилась за голову.
– Да ничего! – раздраженно рявкнул Ваня с набитым ртом, крошки полетели изо рта на одеяло. Он закашлялся.
– Мы думали, ты сломала шею или разбила голову. Было так много крови. Ну и потом ждали скорую, – закончила я за него.
– Но мыши… – Ее глаза стали огромными, как у анимешных девочек. – Их же видно в темноте. Вы что, не видели, как они там бегают?.. Значит, все было зря? Вот эта вот неделя и моя нога – все зря?
У нее задрожал подбородок, она была готова вот-вот расплакаться. Мы перестали жевать и уткнулись взглядом в одеяло.
– Идите и ищите их, – неожиданно сказала она.
– Ээээ…
– Идите-идите. Они же домашние. Может, они не знают, что надо делать в дикой природе, и ходят там и ждут нас.
– Настя, – попыталась я возразить, – ты же сама хотела их отпустить.
– Я передумала! Ты сказала, что это научное достижение, значит, так… так надо!
Она снова схватилась за голову.
– Может, они там сидят и ждут нас, голодные, – она всхлипнула, и я представила, как на разогретых солнцем камнях сидит группка мышей и вглядывается в горизонт.
– Они давно уже нашли себе норы и будут жить там до конца своих дней, – сказала я. Но печальная группа грызунов все еще стояла у меня перед глазами.
– Короче. Идите и ищите. Если найдете хоть одну, то сможете вернуть ее этим ребятам.
Настя откинулась на подушку и указала на дверь исцарапанной рукой. Пуповина капельницы, свисая из вены, покачивалась туда-сюда. У двери мы обернулись – она довольно улыбалась, девочка в бинтах.
Ободренные ее напутствием, мы вышли. Но заряда хватило только до коридора.
Там Ваня сел в кресло. Я села рядом. Мы рассматривали прохаживающихся туда-сюда пациентов и посетителей. Сил не было.
– Сколько дней нам тут торчать?
– Вроде три.
Мы еще несколько минут пустым взглядом провожали посетителей и пациентов, а потом поднялись и пошли к лифту.
Час ушел на то, чтобы выяснить, где находится безымянный обрыв за городом. Еще час – на то, чтобы добраться туда. Море уже смыло кровь, и берег выглядел безобидно: острые серые камушки, сухая травка. Валялась развалившаяся переноска. Я подняла ее, собрала.
– Смотри, почти не помялась. И дверца закрывается.