То, что Шмидт нашел и чего он не нашел на Пузатом холме, пробило брешь в распространенной теории, согласно которой люди начали заниматься земледелием и жить в одном месте и только потом у них появилось время, навыки и ресурсы для создания памятников и всего остального, из чего состоит цивилизация. Для извлечения, перемещения и размещения каменных плит храма потребовалась бы совместная работа сотен людей. Тем не менее в этом регионе храмы начали появляться еще до деревень и даже сельского хозяйства. В мире, где охотники-собиратели держались отрядами по двадцать пять человек, для строительства храма на Пузатом холме потребовалось бы невиданное сотрудничество между группами.
Шмидт изложил новую, усовершенствованную теорию в своей статье «Сначала появился Храм, а затем город» (First Came the Temple, Then the City). Как утверждается в названии, и эта идея находит все больше поддержки, строительство храма на Пузатом холме могло изначально объединить охотников-собирателей. Идея строительства храма послужила первым предлогом для того, чтобы разрозненные группы собрались вместе. Долгосрочные обязательства, необходимые для строительства и последующего поддержания храма, заставили охотников-собирателей искать менее скоротечные источники пищи. Это, утверждает Шмидт, и привело к развитию сельского хозяйства. Находки, сделанные в окрестностях холма, подтверждают, что в течение тысячи лет после строительства храма поселенцы выращивали пшеницу и сгоняли скот в загон.
Находки на Пузатом холме перевернули представление об отношениях между цивилизацией и добавлением. Ученые долгое время считали, что независимо от того, насколько охотно люди приступали к строительству храмов, они должны были сначала научиться возделывать землю и жить в оседлых общинах. Однако Шмидт заявил, что все было наоборот: долгосрочные усилия по строительству храма послужили стимулом для развития сельского хозяйства. Таким образом, добавление несло цивилизацию.
Для объяснения того, почему мы пренебрегаем вычитанием, было бы достаточно склонности развивающегося общества к строительству. Но вместе с цивилизациями появился и другой проверенный временем вид большего – материальная культура. Очевидно, что четырнадцать пар кроссовок разных стилей в моем обувном шкафу воплощают собой расширение практического разнообразия, которое позволяет людям ориентироваться в их новой общественной жизни.
Материальная культура помогает нам сосуществовать в больших группах, даже несмотря на то что наш мозг развивался в условиях жизни в группах гораздо меньшего размера. В отряде охотников-собирателей каждый мог узнать о чертах характера, навыках и любимых кусках мяса мамонта, наблюдая друг за другом. С развитием цивилизации такой индивидуальный подход стал невозможен. Но люди по-прежнему нуждались в том, чтобы понимать окружающих их людей. Материальная культура отвечала на эту потребность.
Вместо того чтобы пытаться уследить за тысячами людей, люди могли разделить своих соседей на более удобоваримые категории исходя из их одежды, бусин и так далее. Благодаря этим физически осязаемым вещам взаимодействие с незнакомцами стало более предсказуемым, например когда вы заходите в гастрономический магазин и понимаете, что услужливый человек в фартуке и с блокнотом примет ваш заказ, когда вы будете готовы. Или, наоборот, я могу ходить по кампусу под прикрытием, не как преподаватель, просто надев шорты, футболку и одну из (четырнадцати) пар кроссовок. В обоих случаях материальная культура подсказывает, как люди должны взаимодействовать, даже если они никогда раньше не встречались.
Как и в случае с изменением архитектурного облика наших поселений, нет сомнений в том, что увеличение наших гардеробов уходит корнями в начало цивилизации. И снова вопрос: что появилось первым? Могла ли материальная культура предшествовать цивилизации и способствовать ее возникновению? В настоящее время набирает силу теория, согласно которой охотники-собиратели случайным образом генерировали материальную культуру – например, рискованные охотники носили шкуры мамонтов, а осторожные охотники – шкуры кроликов. В этом примере каждому охотнику-собирателю больше не приходилось запоминать отношение каждого члена своей группы к охотничьему риску – это стало понятно по одежде. Подобные ментальные сокращения, основанные на материальной культуре, позволяли охотникам-собирателям управлять отношениями в больших группах. Более крупные группы, в свою очередь, позволяли охотникам-собирателям строить памятники и иерархии, тем самым развивая цивилизацию.