В это мгновение облако-Дилан начало вращаться быстрее. Ноготь и глаз приблизились друг к другу настолько, что я еле сдержалась, чтобы не выкрикнуть:
– Боже мой, – прошептала я.
Следующими из мозгового вещества начали формироваться кости. Часть мозга расположилась позади глаз. Две прозрачные нейронные сети, подобно тонким паутинкам, сплелись в форму двух половинок тела. Длинные волокна мышц принялись соединяться между собой – к несчастью, они напоминали куски свинины, висевшие в витрине мясной лавки. Я даже усомнилась, сможет ли Александрия собрать Дилана целиком или же он рассыплется на части. Вращение замедлилось, и я, пытаясь унять головокружение, наконец-то выдохнула.
Оторвав взгляд от печени Дилана, я посмотрела на его сестру. Девушка обливалась потом: волосы сосульками прилипли к лицу, она то и дело вытирала глаза. Губы побелели.
– Александрия, – шепотом позвала я, не зная, что еще сказать. Стоит ли положить руку ей на плечо или прикосновение все испортит и Дилан останется мертв. Не сводя глаз со своей работы, она покачала головой и с силой закусила губу, отчего под зубами проступили капли крови.
Я вернулась к Дилану как раз вовремя: кожа, срастаясь, обволакивала каждую часть его тела. На глазах появились веки, которые сейчас были сомкнуты, но в левой половине груди билось сердце. Видеть его в таком состоянии, почти собранном, было почему-то труднее, чем по частям. Две половины тела, кружа со скоростью мобиля над детской кроваткой, медленно стремились друг к другу. Как только они сошлись, шов начал постепенно заживать. Это зрелище было похоже на ускоренное видео распускающегося цветка: сначала на коже образовалась корка, потом шрам, а после – гладкая поверхность, и я бы уже ни за что не догадалась, что когда-то там был разрез.
Из горла Александрии вырвался тихий звук, будто штангист поднял за бампер школьный автобус, и тело Дилана поплыло по воздуху. Затем мягко, как лист, упавший с одного из черных дубов, окружающих территорию школы, оно опустилось на лабораторный стол в другом конце комнаты.
Девушка согнулась пополам, и ее вырвало. Я даже не оглянулась на Александрию, когда бросилась к Дилану, петляя между стульями. Прижала два пальца к его горлу и ощутила сильные, быстрые толчки пульса. С моих губ невольно слетел то ли всхлип, то ли смех.
– Он жив, – произнесла я.
В это мгновение в коридоре кто-то прерывисто вскрикнул. Я подняла глаза и увидела, как Кортни протискивается сквозь толпу учеников, которые собрались снаружи кабинета и заглядывают в окна. Она с воплями вбежала в класс.
– Дилан! Боже мой, Дилан! – Она побежала туда, где стояла я – к неподвижному телу Дилана. Весь пол был усеян слоем мелкой серо-голубой пыли – по всей видимости, останками сгоревшей одежды Дилана. Ее нога скользнула в одну из куч, она споткнулась и растянулась в передней части класса. Раздался отчетливый влажный шлепок, когда ее лицо впечаталось в линолеум.
– Господи! – воскликнула я, лихорадочно ища глазами Табиту: я не справлюсь с этим в одиночку, это уже
– Черт, черт, черт, – бормотала я. Мои руки застыли в шести дюймах от плеч Кортни и не двигались, пока сбоку от меня не возникла Александрия. Я повернулась к ней. Она по-прежнему была без улучшающих внешний вид чар, однако выглядела куда спокойнее, чем несколько минут назад.
– Наверное, я могу тут помочь? – Ее слова прозвучали как вопрос, и не успела я хотя бы на долю секунды задуматься, как уже кивала. Она потянулась к Кортни и взяла ее за руку, переплетя их пальцы. Кортни хотела дернуться назад, но Александрия, закусив губу, крепко держала ее.