Магическая Прага

Но вернемся к Рудольфу. Меланхолия как жар поедает его тело. Любое слово его злит, любой намек раздражает. Он одержим беспокойством, строит замыслы мести, совершает несколько попыток самоубийства. Все мысли его только о смерти. “Он избегает любых отношений с людьми, – утверждает Румпф в комедии Карасека. – Он живет в своих комнатах в одиночестве. Не выходит в сад полюбоваться тюльпановыми клумбами. Не спускается даже проведать льва, им же самим прирученного. Золотая чаша, им же отчеканенная, покоится среди других заброшенных вещей… Его Величество безразлично глядит на столы, загроможденные нерассмотренными документами. По Праге уже ходят слухи, что Рудольф умер и что его смерть скрыли от народа. Это происходит оттого, что его давно никто не видел. Даже в часовне уже не витает его тень. Иные говорят, что он сошел с ума. Вспоминают, что он правнук сумасшедшей Иоанны Кастильской”[537].

На исходе своих дней, изгнав немногих верных министров, он доверил государственные дела посудомойкам, конюшим, гвардейцам и прочим нахлебникам, которых не подозревал в желании узурпировать власть. Жил он милостью их семей, но даже их стеснялся – когда он раздевался, они должны были отводить взгляд. Все это крайне удручало и без того подавленный дух империи.

Однако существует неразрывная связь между меланхолией Рудольфа и тревожным Логосом, черной субстанцией Праги. В “Короле Рудольфе” Карасека Рудольф, выглядывая из окна, лелеет мысль, что Прагу, “подругу мистических душ”, в будущем окрестят “городом Рудольфа”[538]. В трагедии Витезслава Галека всеми покинутый, вынужденный уступить царство брату Матиашу (23 мая 1611 г.), Рудольф предает анафеме этот “неблагодарный город”[539]. В “Магелоне” Коларжа он сетует, что Прага стала концисторией непристойности и яслями гнусности, представляя ее загроможденной виселицами[540], словно его Прага есть не что иное, как пейзаж из “Триумфа смерти” Брейгеля, состоящий из одних эшафотов.

Глава 31

Рудольф собрал при своем дворе известнейших художников и скульпторов, которых он одаривал всяческими благами и подарками. Арчимбольдо, Бартоломеус Спрангер, Адриан де Врис, Иоганн Хоффман, Йозеф Хейнц, Йорис и Якоб Хофнагели, Питер Стивенс, Эгидий Саделер, Ханс фон Аахен, Даниэль Фрёшль, Рурант Саверей, Матеус Гунлелах и многие другие (в основном немцы и голландцы) создали вокруг императора что-то вроде космополитической École de Prague (Пражской школы), для которой был характерен маньеризм[541]. Они основывали группы, соединенные дружбой и родством; новые мастера занимали место почивших или отправившихся в путешествие; Пражский Град полнился миниатюристами, медальерами, ювелирами, изготовителями подделок (чеш. “kontrfekty”), художниками, что специализировались на пейзажах, изображениях священных сцен или дичи. Занятно, что эта армия художников сгустилась вокруг монарха к 1600 г., когда его меланхолия усилилась и дни его близились к закату.

Стремление Рудольфа украсить двор большой толпой художников было вызвано его судорожной страстью к коллекционированию, собиранию всяческих раритетов и натуралий, желанием собирать и скрывать от любопытных глаз других людей накопленные им сокровища – ласкать предметы, ревностно лелеять их, наслаждаться ими подобно скупому.

Якуб де Страда (Якопо Страда), заведующий императорскими коллекциями в романе Йозефа Сватека “Астролог”, подтверждает: “Император считает эти собрания своей частной собственностью и поэтому хранит их как зеницу ока. Только некоторые коронованные особы, прибывшие сюда с визитом, и некоторые прославленные художники были допущены им в эти залы”; “…император считает пинакотеку своей исключительной собственностью, к которой никто не должен притрагиваться”[542]. И все же нельзя утверждать, как это делают некоторые ученые[543], что живописные полотна, которыми был заполнен Пражский Град, совсем не оказали влияния на развитие богемского искусства, если верно то, что знаменитый живописец эпохи барокко Карел Шкрета смолоду был знаком с коллекцией императора[544].

Уже дед императора – Фердинанд I, отец Максимилиан II и дядя, Великий герцог Фердинанд Тирольской, были страстными коллекционерами и археологами. Но в одержимости этой страстью Рудольфу не было равных. Для своей Kunst-und-Wunderkammer он не скупился на расходы: посылал специальных посредников, а иногда и самих Hofmaler (нем. “придворный художник”), закупать для него по всей Европе картины, драгоценности, экзотические предметы обстановки. Он заказывал художникам копии полотен, которые ему не удавалось приобрести. Чтобы не повредить картину “Праздник венков из роз” (“Das Rosenkranzfest”) Дюрера, купленную в Венеции одним из его поверенных, он приказал перенести ее через Альпы на плечах четырех сильных мужчин[545]. Его любимыми художниками были Питер Брейгель и Дюрер.