Мадам «Нет»

Потом в санатории в Сочи мне тоже делали какие-то процедуры: лечили, что-то закрепляли, и только после всего, через месяц вернувшись в Москву, я потихонечку, потихонечку, сначала только на полу, начала заниматься. Лучков все время меня контролировал, требовал: «Ни одного движения без моего разрешения! Прежде чем сделать любой прогиб, поворот – спроси, можно ли!» Я все четко соблюдала, потому что он дал мне надежду.

Но я еще до-о-олго ходила в корсете, причем сначала носила старинные – не то бабушкины, не то прабабушкины корсеты (у меня два сохранились с незапамятных времен). Они были высоченные, на костях и со шнуровочками и для меня великоваты. Потом мне изготовили на заказ уже резиновый, потому что в бабушкином я не могла толком пошевелиться. На занятиях постепенно, постепенно ослабляла корсет. Лучков сказал: «Твоя задача – создать “мышечный корсет”, из своих собственных мышц. Если сделаешь такой – будешь танцевать, если не сделаешь – ничего не получится!» Вот я и делала корсет «из себя», чтобы он меня держал. Когда в то время ездила в транспорте – никогда не сидела. Если в общественном транспорте ехала – висела на руке, держась за поручни, а в машине так приспособилась: сидела боком и держалась за верх, как бы наполовину висела, и управляла рулем одной рукой. Первое время – вообще сама машину не водила, ездила только на заднем сиденье в лежачем положении и ходила (после одного случая) только в корсете. В тот раз решила, что я уже долго занималась, достаточно окрепла, – и пошла без корсета. На дороге попалась маленькая ямочка, я оступилась – и все, сразу вернулась боль! И потом еще очень долго, уже даже когда танцевала, если предстояло куда-то идти (особенно летом в лес за грибами) – надевала корсет. Потому что на сцене собираешься, себя «закрепляешь», а по лесу-то идешь расслабившись: невозможно все время себя держать, контролировать…

Постепенно я выбиралась, выкарабкивалась из своего инвалидного состояния. Пока еще не было речи о танце – только о том, чтобы вернуться к нормальной жизни: хотя какая уж там «нормальная» жизнь у балерины?! Одно нельзя, другое нельзя, а что-то – даже и невозможно. Многие балерины не могут иметь детей – не получается вынашивать. А я, как любая женщина, мечтала о ребенке, и Володя тоже очень хотел, чтобы у нас были дети; но все попытки кончались выкидышами. И вдруг именно сейчас, после такой страшной травмы, появилась надежда. Я даже думала тогда: «Ну и Бог с ним, с этим балетом! У меня будет ребенок, будет совершенно другая жизнь». Но – не получилось. Был уже большой срок, почти пять месяцев, когда мне сказали: «Все. Плод умер…» Несколько дней я не могла осознать, принять это, не давала сделать операцию, все твердила: «Нет, не может быть! Вдруг вы ошиблись? Подождите!» Потом к нам пришел один профессор и объяснил: «У вас с Васильевым разные резусы, и потому вообще мало шансов родить здорового, нормального ребенка». Как он это сказал, я не то что успокоилась, но – приняла. Не судьба! Для меня вероятность (даже только один шанс) того, что ребенок не будет нормальным, гораздо страшнее, чем вообще не иметь детей. И смирилась постепенно с мыслью, что у нас не будет ребенка; ну и Володя тоже смирился. Конечно, не сразу. Он тогда и от спектаклей отказывался, и с сердцем у него плохо было… А я думала про себя: «Порог театра больше не переступлю, танцевать и пытаться не буду, все кончено! Раз я не могу стать матерью, мне незачем быть балериной»… Но время лечит – и работа лечит… А сейчас иногда смотрю на детей некоторых наших знакомых и вижу, что порой из них вырастает совсем не то, о чем мечтали родители. И думаю: «Может, так и лучше. Если бы я занималась своим ребенком, наверное, не смогла бы уделять столько времени и внимания своим ученикам. В каждом человеке есть какой-то запас энергии, – возможно, то, что я там не растратила, теперь вкладываю в учениц…»

Я вернулась к занятиям, нагрузка на репетициях постепенно возрастала, и, осторожно пробуя силы, я наконец решилась начать готовить «Жизель». Тогда мне опять очень помогла Галина Сергеевна. Конечно, и раньше, буквально с первого дня, когда случилась эта травма, она была рядом, переживала, сочувствовала, поддерживала меня чем могла. «Я пойду куда угодно, в любые инстанции, чтобы помочь Кате с лечением, – говорила Уланова. – Они с Володей – как дети для меня». И действительно, она тогда ходила по всем «высоким» кабинетам (чего для себя не делала никогда в жизни!), чтобы устроить меня в «кремлевку»… А теперь Галина Сергеевна долго, чутко, внимательно со мной занималась, потому что многие вещи приходилось нарабатывать заново, буквально как с первоклассницей: сначала это были даже не репетиции «Жизели», а просто какие-то упражнения. И морально Галина Сергеевна тоже поддержала меня в желании станцевать именно «Жизель». Конечно, она волновалась; волновалась еще и потому, что Уланову предупреждали: если меня вдруг на спектакле «скрутит» – в этом будет доля и ее вины…