Мадам «Нет»

В Москве началось дальнейшее лечение. Огромный шрам у меня на лбу переделывали в Институте красоты – как раз после этого я и стала челку носить. С тех пор и волос на голове с правой стороны больше, чем с левой. Слева еще долго оставались залысины от осколков стекла, которые, как оказалось, тогда вынули не все. Уже много времени прошло, когда я почувствовала, как что-то мешает, раздражает кожу головы. Нащупала какой-то сгусток, потом он затвердел. Ну и вытащила здоровый кусок стекла. И у Володи тоже вдруг (через три года!) на руке нарыв образовался – и болит, и болит! Пошел к врачу, а тот и говорит: «У вас там стекло под кожей». Видно, еще с тех пор осталось…

Если «завтра» не будет…

В 1975 году со мной случилась большая беда – моя самая тяжелая профессиональная травма. Шла репетиция балета «Иван Грозный». Мы с Володей были во втором составе, первый состав – Юрий Владимиров и Наталия Бессмертнова. Хотя мы и числились вторым составом, но практически не репетировали: Григорович нами не занимался. В тот день репетиция проходила уже на сцене, но Бессмертнова почему-то танцевать отказалась – плохо себя почувствовала или устала, и Юрий Николаевич сказал мне: «Давай вставай ты!» Я пыталась возразить: «Но я же не знаю…» – «Ничего, встань!» Требовалось выполнить сложную поддержку, когда балерина оказывается перевернутой вверх ногами на высоко вытянутых руках партнера: Владимиров меня поднял, а как выходить из такой поддержки, я просто не знала. Он меня начал спускать – у меня ноги запрокинулись, и «выскочил позвоночник»… Тогда я еще этого не знала, только чувствовала – больно, очень больно! Но мало ли, в нашей профессии постоянно присутствует боль, я привыкла терпеть, думала – пройдет. Сама добралась до дома, села в кресло – а встать уже не смогла. Дикая боль не прекращалась ни на минуту, я мучилась ужасно, кричала: не могла ни сидеть, ни лежать – пристраивалась, скрючившись, как-то на боку. Боль не отпускала ни днем, ни ночью: совершенно иная, непривычная, когда нельзя было даже пошевелить пальцем. Никакие таблетки не помогали, никакие лекарства не снимали и не смягчали боль… Володя метался, хотел чем-нибудь помочь, чтобы я не мучилась так, – а как тут поможешь?! От своего бессилия сам терзался ужасно. Про маму я уж и не говорю, каково ей тогда приходилось…

Самое главное – врачи мне долго не могли поставить диагноз, а потому не понимали, как и что следует лечить. Я лежала в одной больнице, потом в другой, в третьей. Прошла самых разных специалистов-невропатологов, чуть не отправилась в Архангельск, где, по слухам, творил чудеса какой-то необыкновенный доктор. В отчаянии хваталась буквально за все – обращалась и к знахарям, и к экстрасенсам. Приводили ко мне разных массажистов, костоправов, одного даже из Кургана привезли. Пробовали лечить иглоукалыванием (которое в то время считалось чуть ли не подпольным занятием) у специалиста из Монголии Гавы Лувсана. Он провел со мной несколько сеансов в НИИ экспериментальной и клинической хирургии, мне стало немного лучше, но ненадолго. Однако благодаря этим сеансам я познакомилась с Татьяной Павловной Жигаревой, которая там работала врачом-реаниматологом. Я благодарна судьбе, что она свела меня с этим прекрасным человеком. Хотя мы и познакомились «на больничной почве» и много раз с тех пор Татьяна Павловна сопровождала меня в моих больничных мытарствах (обезболивающие уколы мне делала после операции на руке, оставалась ночевать со мной в палате – спала рядом на каталке), наши добрые отношения не ограничиваются только «медицинскими аспектами». Татьяна Павловна принимала самое живое участие не только в моей жизни, она стала большим другом всей нашей семьи, она всегда – рядом…