Мадам Мидас

Тем временем человек, который был главной причиной этой беды, с легким сердцем и трезвой головой трудился в офисе Пактола. Гастон и в самом деле сумел очень умно удалить Китти, никогда не показывая публично, что имеет отношение к ее бегству, но тайно руководя им. Ванделуп дал Китти значительную сумму денег, которой хватило бы на несколько месяцев проживания в Мельбурне, поскольку не знал, когда именно сможет оставить Пактол, не вызывая своим отъездом подозрений. Он сказал Китти, в какой день ей следует уехать, а сам весь этот день оставался на руднике, работая над счетами, после чего провел очень приятный вечер с Мадам Мидас.

На следующий день Макинтош отправился в Балларат по делам и там услышал обо всем случившемся – конечно, только слухи, делавшие из мухи слона. По возвращении шотландец увидел вышедшего из офиса Ванделупа и остановил двуколку рядом с молодым человеком.

– А, месье, – радостно сказал Гастон, бросив острый взгляд на Арчи и катая в тонких пальцах сигарету. – Приятно провели день?

– Может, да, а может, и нет, – ответил Макинтош, вертя в руках мешок. – В городе черт знает что творится, но… Дьявол побрал бы этот мешок! – Старик раздраженно потряс куском грубой материи. – Я получил письмо или что-то вроде этого на французском.

– Для меня? – нетерпеливо воскликнул Ванделуп, протянув руки.

– А то для кого же? – проворчал Арчи, вручая ему письмо – тонкий, иностранного вида конверт с парижской маркой. – Или ты думаешь, оно для твоего нечестивого друга?

– Вряд ли!

Гастон удовлетворенно посмотрел на письмо и спрятал его в карман. Макинтош вопросительно повернул к нему суровое лицо, и француз, заметив это, добавил:

– Пьер не умеет писать, и я очень сомневаюсь, что у него есть друзья, которые умеют. Но ему всегда нравилось рисовать.

Арчи только фыркнул в ответ.

– Не собираешься прочитать, что ли? – спросил он.

– Не сейчас. – Ванделуп выпустил тонкий завиток голубого дыма. – Но скоро. Сплетни и устрицы должны быть свежими, чтобы наслаждаться ими, но письма… Ба, они могут и подождать! – Он пожал плечами. – Что ж, поделитесь новостями. Есть что-нибудь интересное?

– Ну, – с огромным удовольствием ответил Макинтош, неспешно спугнув кнутом муху со спины лошади, – я ж говорил – она неправильно понимает болтовню о своем горле, так оно и вышло!

– Вы о чем? И кто такая «она»? – спросил Ванделуп, лениво поглаживая усы. – Столько женщин что-то понимают неправильно, что лучше говорить поточнее. Как зовут ту леди?

– Кэтрин Марчёрст, ни больше ни меньше! – торжествующе выпалил Арчи. – Она убежала, чтобы стать актрисой.

– Что? Это дитя?! – отозвался Гастон с похвальным выражением удивления на лице. – Чепуха! Быть того не может.

– Думаешь, я лгу? – гневно спросил шотландец, сверху вниз испепеляя взглядом высокого молодого человека, не спеша шагающего рядом с повозкой. – Господь запрещает моим губам такой грех. Это правда, говорю я! Девочка убежала и оставила своего отца – благочестивого человека, хоть я и не разделяю его взглядов – проклинать тот день, когда он породил этого ребенка. Ах, какое сожаление и горе она принесла под крышу его дома! И не будет успеха в путях ее, и будут теснить и обижать ее всякий день, и никто не защитит ее![40]

С этой библейской концовкой мистер Макинтош резко хлестнул Рори и поехал к конюшне, оставив Ванделупа стоять посреди дороги.

«Во всяком случае, он вряд ли что-то подозревает, – самодовольно подумал молодой человек. – Что же касается Мадам Мидас… Пфе! Я легко могу развеять ее подозрения. Немного праведного негодования – самое эффективное средство, чтобы ее ослепить».

И месье Ванделуп с веселым смехом зашагал в сгущающихся сумерках к дому.

Внезапно он вспомнил о письме, которое вылетело было у него из головы, так ему не терпелось увидеть, как Макинтош отнесся к исчезновению Китти. Поскольку дневного света было все еще достаточно, француз прислонился к забору, зажег еще одну сигарету и внимательно его прочитал.

Письмо, похоже, доставило французу огромное удовольствие, и Ванделуп, улыбнувшись, сунул его обратно в карман.

– Похоже, та неприятность с Адель уже основательно забылась, – задумчиво сказал он, снова зашагав к дому. – Я смогу вернуться через несколько лет, если и не в Париж, то, по крайней мере, в Европу. Кто угодно может быть счастлив в Монако или Вене, и орудовать там без риска быть обнаруженным. Но, в конце концов, – пробормотал он, теребя усы, – почему бы и не в Париж? Республика уже держится слишком долго. Рано или поздно произойдет смена правительства, и тогда я смогу вернуться свободным человеком с целой грудой австралийского золота. Император, король или президент – мне все едино, если меня оставят в покое!

Ванделуп шел медленно, глубоко погрузившись в раздумья, и к тому времени, как этот умный и решительный молодой человек добрался до двери дома миссис Вилльерс, он уже знал, что предпримет.

– Вплоть до определенного момента, конечно, – сказал француз вслух, следуя своим мыслям. – После этого удача наверняка мне улыбнется.