М - значит магия

– Земля в самой ближней к Солнцу точке своей орбиты подходит к нашему светилу не ближе чем на сто сорок девять миллионов километров. Наибольшая скорость, которую может развить птица, была показана соколом-сапсаном при пикировании: пятьсот пять километров в час. Птице, чтобы долететь от Солнца до нас на такой скорости, понадобится больше тридцати восьми лет - если, конечно, она выдержит тьму, холод и пустоту космоса.

– Конечно, - согласился Зебедия Т. Крокастль. Он заслонил глаза рукой, прищурился и посмотрел вверх. - Вон она.

Казалось, птица вылетела прямо из Солнца, хотя этого, разумеется, быть не могло. Да и смотреть прямо на солнце в зените нельзя.

Сначала это была просто тень, черная тень на фоне Солнца и синего неба, потом на ее крылья упал солнечный свет, и все глядящие с земли на птицу-солнце эпикурейцы затаили дыхание. Вам никогда не приходилось видеть, как солнечный свет играет на перьях птицы-солнца, иначе вы так и ходили бы до сих пор, затаив дыхание.

Птица-солнце махнула широкими крыльями раз, другой, и начала медленно, кругами, снижаться к кофейне Мустафы Штрогейма.

Она уселась на ветку авокадо. Оперение ее переливалось золотом, пурпуром и серебром. Она была поменьше индейки и побольше петуха; у нее были длинные ноги, а гордо посаженная голова на гибкой, как у цапли, шее была похожа на орлиную.

– Она прекрасна, - сказала Вирджиния Бут. - Взгляните-ка на те два длинных пера у нее на голове. Какая прелесть!

– Они и впрямь прелестны, - согласился профессор Манделей.

– Чем-то мне знакомы эти перья, - пробормотал Огастус Два-пера Маккой.

– Прежде, чем жарить птицу, эти перья выдергивают, - сказал Зебедия Т. Крокастль. - Так всегда делают.

Птица-солнце сидела на ветке авокадо и солнце светило прямо на нее. Казалось, она мягко светится сама, словно каждое ее перо сделано из солнечного света, переливающегося всеми оттенками пурпурного, зеленого и золотого цвета. Она подняла одно крыло и принялась чистить перья клювом. Она бережно укладывала каждое перышко на надлежащее место, а когда закончила с одним крылом, принялась за другое. Наконец она издала удовлетворенное щебетание и слетела с ветки на землю.

Там она неуверенно зашагала по засохшей глине, близоруко поглядывая по сторонам.

– Смотрите! - прошептал Джеки Ньюхаус. - Она нашла зерна!

– Она как будто их и искала, - сказал Огастус Два-пера Маккой. - Словно бы знала, что они должны там быть.

– Я их всегда там и рассыпаю, - хмыкнул Зебедия Т. Крокастль.

– Она так красива, - сказала Вирджиния Бут. - Однако сейчас, когда она ближе, видно, что она намного старше, чем я думала. Глаза у нее мутные, и ноги трясутся. И все равно она прекрасна.

– Птица Бенну - прекраснейшая из птиц, - промолвил Зебедия Т. Крокастль.

Вирджиния Бут неплохо знала египетский - ровно настолько, чтобы разобраться в меню. Слова Зебедии поставили ее в тупик.

– Птица Бенну, - объяснил профессор Манделей, - живет на дереве рода Persea. На голове у нее два пера. Иногда ее изображают похожей на цаплю, иногда - на орла. Есть и другие изображения, но они слишком неправдоподобны, чтобы их повторять.

– Она все съела - и изюм, и зерно! - воскликнул Джеки Ньюхаус. - Смотрите, как ее шатает спьяну - но как она величественна, даже в подпитии!

Зебедия Т. Крокастль подошел к птице-солнцу, которая стояла, с трудом удерживаясь на ногах, под ветвями авокадо. Он остановился прямо перед птицей а затем медленно, очень медленно поклонился, как кланяются очень старые люди - медленно, со скрипом - но все же поклонился. И птица-солнце поклонилась ему в ответ, и свалилась на землю. Зебедия Т. Крокастль бережно поднял ее на руки, обняв, как ребенка, и понес ее на задний двор кофейни Мустафы Штрогейма, и все пошли следом за ним.

Сначала он выдернул два величественных пера из хохолка и отложил их в сторону.

Потом, не ощипывая птицу, он выпотрошил ее и бросил потроха на дымящиеся угли. Он сунул внутрь птицы наполовину опорожненную банку с пивом и аккуратно поместил птицу на решетку.

– Птица-солнце жарится быстро, - предупредил он. - Готовьте тарелки.

Древние египтяне приправляли пиво кардамоном и кориандром, поскольку хмеля не знали. Оно имело резкий пряный вкус и прекрасно утоляло жажду. Напившись такого пива, можно было строить пирамиды, и иногда их действительно строили. Испаряясь, пиво в банке, поставленной на угли, парило, сдабривало и увлажняло мясо птицы-солнца изнутри. От жара углей занялись и сгорели перья, мгновенно, словно вспышка магния, настолько яркая, что эпикурейцам пришлось отвести глаза.

В воздухе повис аромат жареной птицы, изысканнее павлина, сочнее утки. У эпикурейцев потекли слюнки. Казалось, не прошло и минуты с того момента, когда Зебедия начал готовить птицу, но вот он уже снял ее с решетки и водрузил на стол. Потом он взял разделочный нож, разрезал птицу и разложил дымящиеся кусочки по тарелкам. Сверху он полил каждый кусочек соусом, а скелет положил прямо на угли.

Члены Эпикурейского клуба уселись вокруг старого дощатого стола на заднем дворе кофейни Мустафы Штрогейма и принялись за еду.