М. П. Одинцов

Морошки, брусники, клюквы полным-полно. И рыбкой свежей речка Талица частенько баловала, только

терпением запасись.

Что и говорить, добрый вкус был у людей, избравших для жизни это прекрасное место. Уральская земля

щедро одарила его своей красой.

Там он родился. Здесь жили отец и мать, дяди и тети и еще бабушка Ксения и прадед Яков (дедушку

колчаковцы замучили) — мудрые, работящие долгожители. Земля без таких людей — просто земля. Они, такие люди, трудом своим делают ее Отчизной. Вероятно, потому цепкая память детства и по сей день

хранит так много подробностей тех мест и той поры. Наверное, это и есть чувство Родины, патриотизма.

Оно ведь всегда конкретно.

Жили большой семьей в доме прадеда по материнской линии Якова Матвеевича Пикулева. Мужиков

было пятеро. И все — трудолюбивые, мастеровые, пытливые умом, с крепкой хлеборобской хваткой. У

таких любой инструмент из рук не валился. И за плугом ходко шагали, и косы остро пели-посвистывали

у них на лугу, и плотничать умели, и за пчелами ухаживали, и шорничали, а требовалось — и телегу, сани

смастерят, печку хорошо складут. И вообще не гнушались никакими делами, во всем толк знали. О таких

людях на Урале говорят, что у них руки от головы близко растут и по работе всегда чешутся. За то и

уважали. За основательность, мастеровитость. [21]

И дети с ранних лет, вырастая от этого мощного корневища, рано познавали труд, нередко изнурительный

и тяжелый. Спустя более полувека Михаил Петрович так напишет о своем детстве: «...деревня двадцатых

годов с малолетства приучала к труду до седьмого пота. Стар и млад знали цену копейке, разницу во

вкусе хлеба из муки и из лебеды. Редки праздники, еще реже — обновка. Летние дни не богаты на

детские забавы, главное в них — работа, от зари до зари без скидки на возраст».

Старшие — люди жизнестойкие, многоопытные, крепко верящие в надежность рук своих и смекалку, —

казалось бы, ничему не учили детей, не наставляли. Во всяком случае, словами. Просто хорошо работали, споро и привычно. Малыши учились у них на практике сметливости и спокойной приветливости, уважительности, с которой они относились друг к другу. Конечно, случались и неурядицы, как в любых

больших семьях, живущих тесно, трудно, но зла не было. Цену человеку сызмальства назначали строго

по его деловым качествам. Так жили и росли дети, стараясь сравняться со взрослыми в навыке и знаниях, на всю жизнь вынося из родного двора любовь к труду, человеколюбие.

Особенно запомнился Михаилу прадед — настоящий русский богатырь, человек хотя нрава крутого, но и

доброты необыкновенной. Голоса никогда не повышал, но если промашку в чем допустишь, тут же

увидит. А увидит, не простит. Взгляд — острый, слово — бритва. Считал, что мягкость в жизни

хлеборобской может обернуться не добром для домочадцев. Любил повторять: «Мать богатства —

землица, а батюшка его — труд».

Он никогда не спешил, потому что был всегда одинаково занят. И умереть собирался достойно. В сенях

стояли заранее заготовленные две домовины. [22] Прадед Яков и баба Ксеня, помывшись в бане, один раз

в год ночевали в них с той целью, чтобы, как они говорили, «обжить» свой будущий дом в мире ином.

Физически крепок был Яков Матвеевич. Даже после того, как разбил его паралич, сумел справиться с

тяжким недугом и жил потом многие годы так, будто ничего и не случилось. Когда в постели почти

недвижимым лежал, и то без работы не обходился — лапти для всех домочадцев плел.

В обед обычно все собирались гурьбой возле крепкого, на совесть сработанного, пережившего не одно

поколение, всегда выскобленного до желтизны стола и смотрели на прадеда, ждали его сигнала —

приступить к трапезе. Помолившись, Яков Матвеевич брал огромный каравай хлеба, резал его на ломти и

раздавал каждому. Собирал крошки, смахивал ладонью их в рот и только тогда стукал ложкой о стол —

можно было начинать. Встанет — вставай все. Отношение к хлебу, как и к земле, его рождающей, самое

бережное, благоговейное.

Охоч старик был до бани. Протапливали ее так, что усидеть в ней хватало духу только у него. Парил себя

неистово, нещадно замоченными в хлебном квасе вениками, а потом, искупавшись в ледяном роднике, огородами возвращался домой в исподней рубахе и холщовых подштанниках.

Любил Миша наблюдать за прадедом, когда тот ужинал после бани. Это было целое событие. Яков

Матвеевич, сидя у старого пузатого самовара, наверное, ведро выхлебывал чайку. Мальчишка с

удивлением смотрел, как убывал мед в банке, в которую дед макал хлеб. Словами свое блаженство не

высказывал, только пот утирал с лица огромным домотканым полотенцем, которое брал поминутно с

колен, и удовлетворенно покряхтывал. [23]

Удивительной женщиной была баба Ксеня — мать матери. Она особенно любила Мишу. Сколько песен

он услышал от нее, сколько поверий, шуток-прибауток, пословиц и поговорок она знала, сколько сказок

от нее узнал! А сказки — носители нравственности, идеалов, которые так нужны детям, жаждущим

добра и справедливости. И работать она его тоже всегда учила, потому что поистине золотые руки были у