M/F

Теперь, когда я вспоминаю тот вечер, мне кажется, я заранее знал, что должно произойти, хотя, может быть, это снова проекция, пресловутая мудрость задним числом, причем очень задним. Но с другой стороны, если мы признаем логику единого целого, то откуда еще взяться теперешнему пониманию давних событий, как не из той молчаливой прогулки к манежу, заключавшему в себе единственное волшебство Адерин, и не из всего, что случилось потом и к чему я был готов? В шатре еще горели рабочие прожекторы, и парочка клоунов спорила о метатеологии под последнее выдохшееся шампанское. Млекопитающие уже спали, но птицы бодрствовали, чистили перья. Адерин сказала клоунам:

— Нам с сыном надо тут кое-что отрепетировать.

— Финсен в этом вопросе упрям как онагр. Онагр, как я, наверное, уже говорил, и не раз, — это дикий осел. А? Что? Да, уважаемая, да. Уже уходим.

Этот гаер до сих пор был с красным носом, в огромных клоунских ботинках. Он ушел вместе с коллегой, который был немцем и знал все о Штраусе и романтической школе: этот был в драных джинсах с нарочито яркими огромными заплатами.

Я сказал:

— Этот цирк, на хрен, прямо бурлит интеллектуальной жизнью. Доктор Фонанта, типа, пример подает. А тут еще ты со своим переходом от чистоты и невинности, на хрен, к прикладной теологии сексуального маньячества.

— А теперь, мальчик, давай-ка начистоту. Игры закончились. Что ты сделал с моим сыном?

— Твой сын стал другим человеком, мам. Женатый мужчина теперь, понимаешь. И в других отношениях тоже растет.

— Ты Майлс Фабер, — сказала Адерин. — Эта девочка — твоя сестра. Ты совершил смертный грех, и, наверное, лишь для того, чтобы скрыть другой смертный грех, а именно убийство.

Она отбросила свое валлийство, но приготовилась впасть в пылкий hwyl[31] провинциального кальвинистского проповедника.

— Что за бред, на хрен? Ты ж сама понимаешь, что это бред.

— Мой сын сделал немало плохого, и ему часто грозили расправой, во многих местах. Я боялась за него и здесь. И попросила полицию за ним присмотреть, и извинилась за все, что он уже мог натворить. А в полиции мне сказали, что мой сын назвался Майлсом Фабером.

— А разве нельзя иногда назваться чужим именем? Иногда даже нужно, мам. А если я назвал фамилию девушки, которую люблю, то это лишь потому, что ее имя звучит у меня в голове словно музыка, на хрен.

— Ничего у тебя не получится. Я догадываюсь, что могло произойти, хотя боюсь даже думать об этом. Мне было бы спокойнее думать, что ты и вправду мой сын, живой и здоровый, а теперь и женатый на девушке из хорошей семьи. Ты жил неправильно, плохо, если ты и вправду мой сын, но я все равно тебя любила. А начиналось-то все хорошо. С самого дня твоего рождения, самого лучшего дня в году, ведь это был Nadolig. Но, говорят, в тот же день родился и Большой Черный Иисус, и он, должно быть, боролся с Белым над твоей колыбелькой и поцарапал тебя прежде, чем его изгнали. Если ты и вправду мой сын, если, если, если…

Клише: голова у меня шла кругом и т. д. и т. п. Из всего этого града старого железа, обрушенного на меня, я выхватил на лету ржавую кочергу и приготовился метнуть обратно.

Я сказал:

— Вот верное слово, мам: «если». Я тоже мог бы сказать: «Если ты моя мать». Про усыновление сказать и про долгие годы притворства. Ты же мне только вчера рассказала, что мой отец — не настоящий отец. Подошла близко к правде, но не сказала всей правды. Ты себя потому что имела в виду, не его.

Если это звучит театрально, вы не забывайте, что все происходило на цирковом манеже и оба участника действа были прирожденными эксгибиционистами, причем одна из них была валлийкой, а другой притворялся валлийцем. Адерин отреагировала на мои слова бурно, в соответствии с внутренней логикой всякой жестокой потехи. Она пошатнулась, привалилась спиной к клетке с хищными птицами и сказала:

— Кто с тобой разговаривал, мальчик? Доктор Фонанта?

— Доктор Фонанта сегодня к нам заходил, да. К нам с моей тогда еще будущей женой. Но они ничего такого не говорили. Я сам малость думал. Понимаешь, мам, думал. Своей головой. Но раз уж ты заговорила про доктора Фонанту, а это, я, на хрен, уверен, ненастоящее его имя, и еще я уверен, что он как-то помог тебе заполучить меня маленького, когда ты, типа, была уже взрослой женщиной, бросившей мужа или, скорее, любовника, на хрен, и своих детей у тебя не было, а ты хотела ребенка. Вот так оно все и было, я, на хрен, даже не сомневаюсь.

— Тогда чей же ты сын, если не мой, то есть если ты мой, если ты Ллев…

Она окончательно сбилась с толку. Мне же, наоборот, все стало ясно, чудовищно ясно. Двойня от кровосмесительного союза, я старше примерно на час, а среда воспитания всяко важнее наследственности.

Я сказал:

— Это не важно, чей я там сын. Важно, что я теперь взрослый женатый мужчина и у меня начинается новая жизнь. Я только скажу кое-что насчет имени, мам, да, насчет имени…

— Ты не он. Я сразу поняла, что ты не он, с таким голосом, и руками, и этими длинными умными словами, которые ты употребляешь…