М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

О чем здесь идет речь, о каких „существующих теориях“ и господствующих политических партиях? Эти стрелы могли быть направлены только в два лагеря, каждый из которых имел в то время свои теории общественного устройства: с одной стороны — лагерь катковского „Русского Вестника“, в то время стоявшего еще на позициях либерализма и преклонения перед английскими государственными и общественными формами, а с другой стороны — лагерь социалистического и революционного „Современника“, главным идеологом которого был в то время Чернышевский. Но к последнему совершенно не подходит тот выпад программы „Русской Правды“, острие которого направлено против теорий, выведенных из явлений, чуждых нашей жизни и „совершенно неприемлемых к разрешению насущных вопросов, возникающих в среде русского народа“: теория и практика Чернышевского, его борьба с либерализмом за общину — выводились как раз из явлений русской народной жизни, под которые подводился глубокий теоретический фундамент научного социализма. Салтыков не стал бы приглашать Чернышевского к участию в „Русской Правде“, если бы направлял свои стрелы против существующих теорий общественного устройства» на теоретические и практические твердыни, с таким блеском защищавшихся Чернышевским. С последним Салтыков расходился лишь в частностях и, как увидим, достаточно ясно выразил это расхождение во второй, более подробной программе своего предполагавшегося журнала.

Итак, повидимому, стрелы Салтыкова были направлены против Каткова, его «Русского Вестника» и либерального англоманства «московских доктринеров», с которым сражался в те же годы (1858–1862 гг.) и Герцен в своем «Колоколе». Это подтверждается и уже известной нам борьбой Салтыкова с «Русским Вестником» Каткова в известном нам глуповском цикле, и приведенным выше письмом Плещеева к Достоевскому о «Русской Правде». Говоря о редакции этого журнала, Плещеев сообщал: «кружок сгруппировался очень хороших людей — и совершенно враждебных московскому доктринерству». Это решает вопрос о той позиции, которую должна была занять «Русская Правда» относительно «отвлеченных теорий», не связанных с русской жизнью: главным врагом в этом случае был «Русский Вестник» с его англоманствующим либерализмом.

Этот фронт против Каткова определяется и во второй, подробной программе журнала, хотя и без упоминаний каких бы то ни было имен собственных. Но, исходя из сказанного выше, мы можем с уверенностью заключить, что именно против Каткова и «Русского Вестника» был направлен ряд мест этой программы, в которых говорилось об отвлеченных теориях, идеалах общественного устройства и общественных форм. Салтыков подчеркивал что журнал его не навязывает народной жизни «никаких иных форм, кроме тех, которые для нее самой в данную минуту желательны», и что «принять какоелибо другое основание для общественной деятельности, значило бы, по нашему крайнему разумению, принять основание призрачное, значило бы преднамеренно вводить народ в заблуждение относительно его интересов». В этих словах мы видим объявленный поход нового журнала против «московских доктринеров» с их требованиями дворянского самоуправления, двухпалатной системы и пересадки на русскую почву английских образцов; впрочем, очень скоро — именно с мая 1862 года и петербургских пожаров, а еще более после начала польского восстания 1863 года — эти либеральные доктринеры скатились в низины самой темной реакции, представителями которой с этих пор и были «Русский Вестник» и «Московские Ведомости» Каткова. Борьбу с этими представителями уже не либерализма, а дворянской реакции, Салтыков продолжал до конца своей литературной деятельности. Место Каткова скоро заняли представители уже не дворянского, а буржуазного либерализма семидесятых годов — и мы еще увидим, как непримиримо относился Салтыков и к этим новым глашатаям либерализма, получившим бессмертие в салтыковской сатире под именем «пенкоснимателей».